Очнулась похищенная в комнате с маленьким, заколоченным снаружи окошком под самым потолком. Её одежда куда-то пропала. На ней вообще не оказалось никакой одежды. Голова гудела, словно она просидела весь концерт внутри литавры. Сквозь туман ощущений прорезался страх, постепенно превращавшийся в ужас.

На внутренней стороне небольшой двери не оказалось ни ручки, ни замочной скважины. К страху и ужасу добавились паника и отчаяние. Иллари Таграт насторожился в предвкушении особых оттенков. Но похититель оказался однообразен и скучен. Он приходил в подвал почти каждый день, приносил еду, насиловал девушку, садился на край тахты и, не обращая внимание на мольбы, слёзы и обещания никому не рассказывать о происходящем, если её отпустят, какое-то время рассказывал о бабочках. День за днём, неделя за неделей. Отвратительное однообразие, безысходность, рассыпающиеся в прах надежды, примитивная мерзость происходящего. Но однажды, что-то неуловимо изменилось. Наместник не мог не заметить, как в выражении лица насильника проступают черты шеф-мастера. Сегодня похотливый верзила оказался изобретателен и весьма оригинален. Тупой страх, понимание бесполезности сопротивления, безразличие к происходящему и желание просто умереть сменились на недоумение, страх, иной чем прежде, боль, ненависть, осознание собственной беспомощности. Накатила новая волна уже притупившегося стыда от собственной наготы перед чужим человеком. Эмоции перехлёстывали через край терпения, сознание готово было отключиться, чтобы не видеть, не чувствовать, не думать… Сгустки чёрного взрывались трёхмерными кляксами, отливающие холодным блеском капли разлетались в стороны. Сердцевина взрыва раскалялась, пульсируя багровым. Какофонию звуков резал скрежет рвущегося металла, воздух вокруг осыпался осколками вдребезги разбитого стекла. Все чувства Иллари Таграта пели, рыдали, кричали от муки и блаженства с каждым новым актом творимого насилия. Ощущения времени и пространства пропали. Сознание дегустатора словно маленькое утлое судёнышко кидали штормовые волны.

Когда буря выдохлась и ощущения перестали рвать душу на части, Наместник глубоко вдохнул, чтобы погрузиться ещё глубже, но что-то удерживало его на только что исчерпанном слое. Или нет? Неужели шеф-мастер заложил тут ещё какие-то оттенки и ароматы?

Ожидание оказалось не слишком долгим. Вопреки обыкновению, насильник не ушёл после разглагольствования о летающих насекомых. Только теперь девушка заметила, что её похититель был пьян. Рассуждая об особенностях бабочки Урании, он говорил всё менее и менее внятно, пока не повалился на бок. Тело ещё не освободилось от влияния извне. Режиссёр не отпустил избранную марионетку, давая возможность сцене длиться дальше, до иной развязки.

Луч надежды блеснул из нереального далёка. Ненависть лавиной обрушилась, вытесняя остальные чувства. Стараясь не шуметь, девушка выскользнула из своей тюрьмы, поднялась по ступенькам наверх. Чистенькая опрятная гостиная, шторы плотно задёрнуты, поленья в камине почти прогорели, на скобе, приделанной к стене, висят чугунные инструменты.

Звуки гобоя спорили с барабанной дробью, завывание ветра в трубе, переходящее в демонический хохот, сливалось в давящий гул, багровая муть застилала взор, но всполохи огня рвали липкий мрак, сквозь который было едва видно, как взлетает с каждым замахом и опускается кочерга, крошащая окровавленный череп. Капельки крови разлетались, превращаясь в цветной бисер, разбегались прочь. Тело ненавистного насильника ещё вздрагивало от посмертных конвульсий, когда бывшая жертва, внезапно ставшая палачом, ураганом понеслась по его дому, круша на своём пути всё, что способна была сокрушить, не замечая, как осколки битого стекла режут узкие стопы. Застеклённые дверцы буфета, витрины с распятыми бабочками, окна, вазы с сухими букетами.