Ситникова молча ждала продолжения.

– Товарищ у меня, вторым пилотом летает. Был в Средней Азии, хлопкоробам помогал за урожай бороться, какую-то гадость разбрызгивал… Заодно и прихватил несколько мешочков луку… Стесняется сам-то торговать… Решили вот к вам обратиться, чтобы растолковали, каким макаром лук этот на комиссию сдать в ваше бюро…

Видя, что Ситникова продолжает молчать, Землянский покосился через плечо, многозначительно добавил:

– По роду своей деятельности я, так сказать, снабженец… Кафель с цветочками, обои финские, эмаль всевозможная… Если интересуетесь, организуем…

У Елены Николаевны все это было и без него, в том числе и возможность поиметь кое-что за услуги, связанные с реализацией лука, однако, верная своему принципу не проходить мимо валяющейся на полу копейки, она мягко спросила:

– Сколько вы хотите сдать лука?

Понимая, что в россказни о приятелях – вторых пилотах, женщина не поверила, Землянский не смутился, чтобы из ответа не было понятно, шутит он или говорит серьезно, сказал:

– Вагон.

Однако с предосторожностью он переиграл. Ситникову всегда раздражала излишняя скрытность в партнерах. Елена Николаевна устала от нее за время общения со старым конспиратором Ефимовым. Холодным тоном она произнесла:

– Вагонами не принимаем.

Сделав вид, будто не заметил этой холодности, Землянский задумчиво поглядел на высокую, чуть полноватую шею Ситниковой и проговорил лирическим баритоном:

– У меня сегодня юбилей… Пять лет, как я холост. Согласитесь, это дата! – Он перевел взгляд на лицо Елены Николаевны и предложил простецки: – Что, если мы с вами по этому случаю посидим в ресторане? Может, чем вкусным накормят… А то я на холостяцкую яичницу смотреть не могу…

– В следующий раз, – твердо, но не настолько, чтобы можно было воспринять отказ как окончательный на все последующие годы, ответила Ситникова.

– Все! – рассмеялся Землянский. – Обиделся я!.. Если еще как-нибудь заскочу, не прогоните?

Ситникова с удивлением отметила, что за время этого непродолжительного разговора успела даже как-то и привыкнуть к этому человеку. Не скрывая внезапно возникшей приязни, улыбнулась:

– Не прогоню.

Лешка, когда его освободили из изолятора временного содержания, радовался самым обыкновенным вещам: горячему летнему воздуху, шуму автомашин, запаху разогретого асфальта, ворчанию матери… Он был настолько поглощен всеми этими ощущениями, что вспомнил о просьбе соседа по камере только на второй день к вечеру. Поводом к воспоминанию послужило то, что, направляясь к приятелю, Лешка вышел из автобуса как раз напротив колхозного рынка. Выругав себя за бесчувственность и эгоизм, он почти бегом кинулся в павильон.

Ситникову он застал за подсчетом дневной выручки.

Елена Николаевна, не поднимая головы, почувствовала чей-то взгляд и, продолжая шелестеть купюрами, попросила:

– Подождите минуточку.

Но ждать Лешке было некогда. Он деловито придвинулся к прилавку и пробасил по-юношески ломким голосом:

– Я по поручению вашего дяди.

Ситникова оторвалась от своего занятия, пристально взглянула на него:

– Не понимаю… О каком дяде ты говоришь?

– Вас Леной зовут? – смутился парень.

– Да-а… – кивнула Ситникова.

– Тогда, значит, мне вас и надо.

– Я не поняла, – осторожно сказала Ситникова. – По чьему поручению ты пришел?

– Вашего дяди, – небрежно проговорил Лешка. – Мы с ним в одной камере сидели… Вот он меня и попросил…

– Кто попросил? – стараясь не выказать своей растерянности, негромко произнесла Елена Николаевна.

Лешка принял ее колебания за тревогу:

– Да вы не бойтесь! Аркадия Владимировича тоже скоро отпустят. Я вон по делу залетел, и то на свободе…