– Как? – тихо поинтересовалась Зима. – Как вы это поняли?

– Сердце. – Рука матушки легла на грудь паренька. – В момент смерти сердце останавливается. И перестает качать кровь по сосудам. Соответственно и кровь тоже замирает, если говорить просто. И тогда, в случае разрыва сосуда, кровь из него не выливается. – Матушка убрала руку. – У него множественные повреждения внутренних органов, но кровоизлияний нет. Зато есть вот это, – она повернула голову чуть набок, – видишь?

И обращалась не к Бекшееву.

Зима подалась чуть вперед. И покачала головой.

– На шее. Вот здесь… к слову, повезло или нет, но на шее повреждений почти нет. И рыбы объесть не успели. Полагаю, тот, кто его убил, надеялся, что тело или утянет в море, или вынесет, но не так рано. В любом случае еще сутки, и этот след вряд ли получилось бы увидеть.

Бекшеев и сейчас не видел.

А вот Зима вытянулась. И глаза ее чуть прищурились. И желтизна в них стала очевидно гуще.

– Рана. – Синеватый ноготь коснулся краев[1] небольшой царапины. – Ровная. Очень.

– Именно. А еще обрати внимание, – матушка чуть сдвинула края, – она пробивает стенку артерии, но вновь же на одежде в этом месте нет следов крови. Я смотрела.

Которые должны бы быть, потому как пробить сонную артерию и не изгваздать все в крови – задача невыполнимая.

Все-таки убийство.

Дерьмо.

Вот только этого Бекшееву не хватало.

– Следовательно, рана тоже была нанесена посмертно, но, полагаю, почти сразу после смерти. Минут пару. Я затем измерю остаточные эманации, хотя с неодаренными сложнее, но, думаю, справлюсь. От них во многом зависит скорость распада тканей. Есть еще кое-что… цвет. Видишь? Он долгое время провел в холодной воде, что позволило телу сохраниться. И не только в воде дело… – Матушка повернула голову мертвеца еще сильнее. – Так вот, на груди, на спине его, на руках и ногах кожа одного оттенка, а вокруг раны она бледная. И обескровленная.

– В… смысле? – Зима отстранилась.

И снова подалась вперед. И черты лица ее слегка поплыли. А ноздри дернулись, раздуваясь, вбирая запахи.

– Скажем так. Если оперировать исключительно фактами, то убийца зачем-то высосал из тела кровь. Не всю. Думаю, миллилитров сто, может, чуть больше. Навскидку сложно сказать. Причем сделал это уже после смерти. Что нелогично.

– С живого проще?

– Именно, – кивнула матушка, – сердце качает. Кровь сливается. Это… известная практика.

И отвернулась, скрывая дернувшиеся губы. Зима тоже отвернулась – с куда большей поспешностью и в другую сторону.

Только он, Бекшеев, остался стоять дурак дураком.

И мальчишка еще лежал вот неподвижно, в потолок пялился. Но с него какой спрос?

– Значит… – Зима вытерла ладони о штаны. – Мишку сперва убили, потом попытались выпить кровь, а когда не вышло, сбросили со скалы?

– Полагаю, именно так. – Матушка быстро взяла себя в руки, и только пальцы коснулись высокого кружевного воротника. – Но вскрытие я все же проведу. Хочу попробовать окрасить ткани. Проверить одну теорию… на это потребуется время. Поэтому пока вот так.

– Спасибо. – Зима поклонилась, и пальцы ее сжались в кулаки.

А Бекшеев спохватился.

– Как все-таки он умер?

– А я не сказала? Простите… шею ему сломали. Причем весьма ловко, вот, – матушка вновь повернула голову парнишки в другую сторону, – и это определенно не несчастный случай. И не падение.

В этом Бекшеев не сомневался.

А матушка аккуратно прикрыла мальчишку простыней.

– Я… чуть позже займусь подробнее, – теперь она явно оправдывалась, и доказательством тому – легкий румянец на щеках, – вскрытие – это… долго. А должна зайти та милая девочка, Нина… она так смущалась. И я обещала…