На столе у окна появилась нехитрая закуска: колбаса, хлеб, килька в томате, и просто развесная, в кульке. В центре стола возвысилась батарея спиртного. Звякнув стаканами, они выпили со встречей, и Иван был рад, счастлив, сидя в родном доме с отцом и другом. Что может быть лучше и дороже этого?

– Горчички хотите? – отец достал с полки старую засохшую горчицу. – Сойдет за третий сорт, налетайте. – Все засмеялись. Вскоре стол опустел, и друзья засобирались в путь-дорогу, дел у них было много впереди. Надо торопиться.

– Отец, я хочу к дядьям сбегать. Пусть дядя Митя свою жену попросит, нас на релейный завод устроить, на работу. Было бы неплохо.

– Бегите, я тоже скоро подгребу, дела у меня есть неотложные, – кивнул отец, собирая опустевшие бутылки в авоську. Друзья понимающе переглянулись и, быстро одевшись, выбежали на улицу.

– Отец у тебя мировой мужик, художник, – уважительно сообщил Николай другу. Тот кивнул в ответ, совсем как его отец недавно. – А мать где же твоя?

– Она с новым мужем и братом Вовкой в Мурманске теперь живет. Бусоргин Лев Игнатьевич, может, знаешь? Учитель физкультуры.

– Да знаю я его. Выпивоха еще тот, у него жена от рака умерла, тоже училка была.

Они пересекли центральную улицу Ленина, и вышли на Стрелецкую. Все свои долгие школьные годы Иван ходил этим маршрутом в школу, с первого класса.

– Я здесь учился, – кивнул он на школьное одноэтажное зданьице в глубине двора, – целых четыре класса, потом нас в главное здание перевели, на Комсомольской улице.

– А здесь мой папашка живет с новой семьей, – показал Николай на прочный деревянный дом рядом со школой. – Мы с матерью одни проживаем, сам видел. А вон там, на углу напротив, сестрица моя двоюродная, Валька, гнездится. Надо познакомить тебя с ней. Красивая девка, хоть и оторва, если бы не сестра мне, сам бы приударил за ней, – заржал Николай, по-приятельски похлопывая Ивана по плечу.

Колькин отец был чуваш по национальности, ушел от них уже давно и жил другой семьей. Колька стыдился, что отец у него чуваш, так как все ребята вокруг были русские, и он скрывал это, хотя на лице его явственно проступали черты инородца. Мать у него русская, и он получился красавцем-метисом, полукровкой. Все в городе знали о его тайне, но молчали, щадя его самолюбие, и лишь за глаза называли: Колька Васильев, чуваш, и все понимали, о ком идет речь.

Друзья почти бегом спускались по Комсомольской улице вниз по уклону, к станции, не доходя до которой квартала два, на улице Куйбышева, 14, проживали Ванькины дядья. И этот маршрут был ему так же знаком: сколько раз он хаживал по нему, или ездил на велике в гости к дядьям и бабушке, когда она была еще жива.

– Хочешь, анекдотец расскажу? – Кольке скучно было идти просто так:

«Дружок один говорит своему корешу:

– Хочешь в групповухе участвовать?

– Да ты што, – возмутился кореш, – нет. А што?

– Тогда я тебя вычеркиваю.

– А кто остается?

– Как кто, я и твоя жена!» – Колька громко хохочет на всю улицу, привлекая внимание прохожих. Ванька усмехнулся для приличия, хотя анекдот ему не понравился. Его интересует совсем другое:

– А ты читал, скоро наши космонавты на Луну полетят. Может, и мы к старости слетаем, как туристы. Как думаешь?

– Тоже мне размечтался. Нам и здесь неплохо.

– А что, я бы полетел…

Они подошли к двухэтажному дому: низ кирпичный, верх деревянный, поднялись на второй этаж по крутой скрипучей лестнице, и оказались в квартире дядей, где за круглым столом у окошек расположилась компания мужиков, сражающихся в шахматы на деньги: по рублю за партию, то есть за выигрыш одного из двух бойцов.