– Каждый божий день друзья, пьянки. Сил нет терпеть, когда все это кончится, наконец? – Валентина еле сдерживалась, гнев переполнял ее.

– Ты чо, Валя. Это же мой друг, Иван из Москвы приехал. Мы с ним сто лет не виделись, – возмутился в ответ ее муж Николай.

– Тебе лишь бы повод был нажраться до чертиков, да песенки дурацкие орать, бузотер несчастный.

Семейные разборки Иван не любил с детских пор, наслушавшись скандалов и драк, которые устраивали его родители, и наскоро попрощавшись с другом, он поспешил домой. Было уже поздно, автобусы не ходили, и он пешком добежал со Стрелки через весь город до улицы Куйбышева, где жил его родной дядя.

Ночное небо усыпано звездами, морозно, можно нарваться на кодлу, и получить тумаков, но Ивану было все нипочем. Он побывал у друга, а теперь бежит домой, где дядя с отцом наверняка не спят, дожидаются его, тревожатся. Так и было.

В тот вечер Николай подарил ему книжку «Алатырь» с надписью: «Помни, приятель, о наших Дон Кихотских странствиях. Николай». С тех пор она всегда на книжной полке рядом с его письменным столом, в его московской квартире.

Иногда он раскрывает ее, пролистывает, читает дарственную надпись, и вспоминаются ему те времена, когда вернувшись из армии домой, к бабушке, в свое родное подгорье, он на следующий же день пошел в военкомат, вставать на учет.

По дороге в военкомат, он вспомнил, как ехал в пригородном поезде Канаш-Алатырь. В вагонах полно разношерстного народа; чуваши, мордва, русские. Все с мешками, котомками едут в Алатырь на базар.

Когда он вышел из вагона на перрон вокзала, его охватило радостное возбуждение. Такое всегда с ним случалось, когда он возвращался домой, в Алатырь. И потом, в течение всей своей последующей жизни в Москве, он часто приезжал на родину, навестить родных, друзей, здесь и воздух для него был чище, и трава зеленее, и люди роднее. Ведь он здесь родился и вырос.

Снег поскрипывал под сапогами, был декабрь, морозно. Поправив шапку и подхватив чемоданчик, он быстро дошел вдоль железнодорожных путей, не выходя в город, до родного подгорья, спустился по переулку и открыл знакомую до каждого сучка калитку во двор их дома. Распахнув дверь, он появился на пороге кухоньки, где хлопотала у печки бабушка. Увидев внука, она выронила из рук ухват, и всплеснула руками:

– Аба, Коконька мой приехал, радость-то какая. А я жду тебя каждый божий день, когда же это мой солдатик дорогой со службы вернется…

Говоря все это, она приникла к внуку, с любовью оглядывая его и помогая снять шинель, повесила шапку на крючок, поставила чемоданчик на табуретку. В печи горел огонь, бабушка стряпала, и Иван вспомнил, почему к нему прилипло это прозвище: Кока.

Когда родился братик Вовка, он стал его крестным, вместе с теткой Лидой, которая и ему тоже приходилась крестной. Вместе с матерью и бабушкой они крестили в церкви младенца, священник окунал его в купель и осенял крестным знамением. С тех пор и повелось: Коконька да Коконька. Кока – это и означает – крестный отец.

Как-то пацаны на улице услышали, как его зовет бабушка, и ехидный Сашка Симак из Сандулей тут же сочинил прибаутку: – Эй, Кока, из манды тока! – и заржал, довольный.

Всем это понравилось, и его стали сначала дразнить Кокой, а потом просто звать, как по имени. Привыкли. Только Васька, его лучший друг, по-прежнему звал Ваньку по имени, уважая его чувства.

Ванька даже дрался со своими недругами из-за этого, но прозвище приклеилось к нему надолго. И только в устах родной бабули ненавистное имя звучало для него ласково, и он терпел. Никуда не денешься. Не драться же с бабушкой.