Печорин и Ленский уложили Соню на диван и побежали за министром здравоохранения Чичиковым и главным психиатром Мышкиным. Лев Николаевич, увидев кровь, сразу упал в обморок, а Павел Иванович сказал, что он скорее экономист, чем врач.

Губернатор и мэр Фамусов, услышав пальбу, посовещался с министром обороны Скалозубом, и они приняли решение наступать. Павел Афанасьевич взял автомат Калашникова, а Скалозубу выдал «Узи». Они сразу, как им показалось, поняли, что произошло. «Печорин и Ленский стреляли в Соню», – сделал заключение Сергей Сергеевич и со словами: «Наши дети – наше будущее! Смерть педофилам!» – открыл огонь по преступникам. Ленский упал сразу. Печорин стоял на ногах долго, с достоинством, получая пулю за пулей. А потом, смеясь в лицо Скалозубу и Фамусову, упал лицом вниз на Ленского.

Павел Афанасьевич кинулся к дочери, лежащей на животе на голубом кожаном диване, который быстро впитывал в себя ее кровь и превращался из голубого в бордовый.

– Соня, дорогая… Жива, кровинушка моя! Жива!!! – Павел Афанасьевич стоял на коленях и ронял соленые слезы на простреленное правое крыло двуглавого члена.

– Какой же ты мудак, папаня. Они же не виноваты ни в чем… – теряя сознание, прошептала дочь губернатора.

В это время Старуха Изергиль на террасе предсказывала будущее Раскольникову, выкачав из него все деньги до последнего юаня. Родион Романович так разозлился, что ударил старуху топором, а потом добавил еще и обушком. Служанка Фамусова Лиза хотела было помочь гадалке, но тоже получила топором по темечку. Председатель Следственного комитета Порфирий Петрович решил арестовать Раскольникова, но, понимая, что одному не справиться, попросил помощи у министра культуры Хлестакова. Однако тот был в стельку пьян и нес какую-то ахинею про облако дыма-невидимки, которое дошло до Москвы № 2 с запада страны. Порфирий Петрович не стал слушать эту чушь. Надо было действовать, пока министр социального развития не зарубил кого-нибудь еще. Он подкрался к Раскольникову сзади, сделал ему подсечку и, когда тот падал, выхватил топор и со словами: «В страдании есть идея!..» – огрел им Родиона Романовича промеж глаз.

Анна Аркадьевна Каренина ходила по залам дворца какая-то потерянная и говорила, что ей необходима железная дорога. Когда ей стали объяснять, что в Москве-2 ее нет, она загадочно улыбнулась: «Тогда я утоплюсь, как Лариска Огудалова», – и ушла куда-то, пританцовывая.

Володя Дубровский бегал по дому и искал бензин. «Сожгу всех нах. Огня мне, полцарства даю за огня!» – орал он.

Кирилл Петрович Троекуров и Порфирий Петрович с трудом его повязали.

Соня Мармеладова пела романс Копеечки «Ты возьми меня…» под аккомпанемент отца пресс-секретарю Фамусова Алексею Молчалину.

Соня пела так страстно, что Алексей Михайлович так возбудился и, не дослушав романса до конца, овладел Софьей Семеновной тут же под роялем, не обращая внимания на Мармеладова, который, ничего не замечая, предавался музыке.

Александр Андреевич Чацкий единственный в этой компании сохранял здравый рассудок. Он ходил в противогазе и не вдыхал невидимого дыма отечества.

Он вызвал карету «Скорой помощи» и полицию, а себе – такси.

Все убийства повесили на главного психиатра Мышкина, который только пришел в себя. Санитары связали его, и психиатрическая перевозка повезла Льва Николаевича в хорошо знакомую ему психиатрическую больницу имени Николая Васильевича Гоголя.