– И не факт, что вот эта, – Сорокин ткнул пальцем в сторону Катерины, – нашла след именно убийцы.

– Вы правы, – покорно согласилась она, – уверенности нет, потому и лучше не упустить все возможные варианты.

Остапчук, откашлявшись, снова заговорил:

– И все-таки я бы, товарищи, предложил искать молокососа.

– Почему так? – спросил Акимов.

– Тычут острым наугад, и неоднократно, малолетние.

– …Или ненормальные, – добавил капитан.

– Или вообще бабы, – закончил сержант.

Введенскую передернуло.

– Только не это. И к тому же не наугад натыкано. Удары наносились точно.

Сорокин подвел итог:

– Все понятно: на всех обращайте внимание. На тех, кто появился недавно или наезжает время от времени… Есть такие, товарищ Остапчук?

– Ну как не быть! – съязвил Иван Саныч. – Свеженькая лимита прибыла с деревень – один другого краше. Кстати, вот, сразу отправляйте товарища следователя Акимова шерстить фабричный оргнабор, который понабрали на нашу голову.

Сергей в долгу не остался:

– Шерстить в таких случаях надо толкучки – вот первое дело!

– Вещи мы нашли, – заметила Катерина.

– А вот футляр пропал! – возразил Акимов. – Почему не предположить, что и у других он что-то ценное отбирал, тряпье складывал для коллекции, а ценное продавал.

– Снова мне отдуваться, – констатировал сержант.

– Все хапнем, – успокоил Сорокин.

Катерина, откашлявшись, продолжила:

– …И особое внимание уделять профилактике…

– Чему-чему? – переспросил Иван Саныч и тотчас спохватился: – А, разговоры и запугивание. Понятно. Это само собой.

– Бригадмил хорошо бы, – с трепетом произнесла Катерина.

– Был, да вышел весь, – огрызнулся Сорокин, – у пролетариата нет желания, а заводилы разъехались – кто на Дальний Восток, кто в декрет ушел, кто в главк.

– Надо возобновлять, Николай Николаевич, – скривившись от шпильки, твердо сказала Катерина. – В таких делах общественное патрулирование куда эффективнее всяких стратегий…

– Умная, да? Спихиваешь с больной головы на здоровую? Мол, мы там, на Петровке, такие все умные, что делать – не ведаем, а вы тут патрулируйте. – И, усмехнувшись, Сорокин завершил мысль: – И вообще, домой ступай. Будет тебе там профилактика.

Сергеевна послушно заверила, что уже уходит, и, как бы спохватившись, решила донести самую возмутительную часть поручения:

– Понимаю, что сейчас скажу глупость…

– Одной больше – одной меньше. Говори, – разрешил Сорокин.

– …Руководство велело поднимать поменьше шума. Если он… ну, в общем, если будет расширять географию…

– Кыш! – гаркнул Сорокин. – Вон домой! Не глупее тебя!

Она, поджав хвост, сбежала…

– Теперь поработаем. – И Сорокин выдал пачку кратких, сухих распоряжений. – Иван Саныч, поднять в штыки всех рыночных осведомителей, прежде всего перекупщиков.

– Есть. Что искать?

– Ориентируй на любые более или менее ценные предметы, принесенные инвалидами, калеками, подростками. Новыми, прежде не виданными людьми. На всякий случай Лещову-самогонщицу дерни, если кто-то из мужиков попытается всучить женские украшения, часики и прочее…

– Понял.

– Шума поменьше.

Остапчук мог бы сказать, что без огласки никак и слишком много «подозрительных» получится, не отработать до второго пришествия, но не стал.

– Есть. Разрешите идти?

– Разрешаю.

Остапчук ушел.

– Сережа, с тобой разговор особый.

– Слушаю.

– Тут эта много чего говорила. Надеюсь, главное ты понял.

– Насчет чего, товарищ капитан?

– Насчет осторожничанья и недопущения паники. Вот все, что до этого касается, – все забудь. Немедленно к Ольге, потом к Большакову. Девчат указанного возраста проработать так, чтобы в одиночку боялись на горшок ходить.

– Как же, товарищ капитан. Катька сказала – поменьше шуму, а паника пойдет.