«– Кончай, Катенок! Давай! Я после тебя!

– Сейчас…наверное.

Двигается во мне быстро, яростно.

– Давай… а то я тебя не дождусь. Вот так…нравится?

Просунул пальцы между нами и начал сильно тереть клитор. От чувствительности я вздернулась, Сергей задвигал рукой еще быстрее, меня било словно током. Больно и неприятно. От каждого прикосновения слегка подбрасывало и хотелось, чтоб он поскорее прекратил это делать.

– Вот дааа. И я… я тоже.. Покричи.

Я интуитивно поняла, что, если покричать, вот эти ужасные растирания прекратятся, и протяжно крикнула. Он задвигался быстрее, и внутри растеклась его сперма.

– Как же…круто, когда ты так кончаешь»

Кончать мне не понравилось. Потом такое бывало, и не раз. Я чувствовала вот эти удары, как током, кричала, чтоб быстрее перестал там трогать, и он кончал следом. Я решила, что это и есть оргазм. Вот эта невыносимость. Поэтому спокойно обходилась и без него, и любила…тоже без него.

В интернете вычитала, что так бывает. Есть такой процент женщин. Наверное, я в их числе….Я так и считала. До сегодняшнего оргазма в лифте.

И от воспоминаний о нем у меня сводило судорогой живот, и снова там пульсировало…хотелось почувствовать снова. Я закрыла лицо руками и шумно выдохнула. Губы припухли от поцелуев, кончики грудей сладко ныли. Раньше он их сдавливал и выкручивал… а сейчас… О боже, сейчас все было иначе. Или…или во мне что-то изменилось. Я стала взрослее…родила. Про это тоже читала. Что после родов все может стать по-другому. Мне показалось, что его долго нет, и я посмотрела на часы. Прошло полтора часа. Что-то тревожно екнуло внутри. А вдруг…вдруг не вернется?

8. Глава 8

К дому подъехала машина. Я бросилась к окну. Не удержалась. Одернула шторку и увидела, как Сергей вышел из машины, как подхватил какой-то ящик и пакет. Сунул водиле деньги и направился в подъезд. Распахнула дверь, встречая на пороге.

– Не совсем похожа на нашу, но я подбирал в тон. Ничего, весной сделаем ремонт.

«На нашу», мне почему-то невыносимо нравилось, как он это говорил. Нашу.

– На ремонт денег нет.

– Ничего. Будут.

Сказал уверенно и прошел в ванную. Сунул мне в руки куртку, стянул через голову свитер. Я смотрела, как он ловко орудует каким-то странным ключом, как что-то устанавливает между трубами.

– Ничего. Сейчас быстро положу плитку, и за сутки высохнет. Мама приедет и не заметит. Жарко как.

Расстегнул рубашку, и я взяла ее у него, стоя в проеме и не в силах оторвать взгляд от его рельефной, испещрённой шрамами спины.

– Рассматриваешь иероглифы?

– Это…это ожоги?

Он на меня не смотрел, а возился с раствором, который замешивал в пластиковом тазу.

– Там и ожоги, и следы от плети, и порезы.

– За что?

– За что угодно. Не так посмотрел, отказался жрать гнилую картошку…отказался резать голову одному из своих на камеру.

От его слов к горлу подступила тошнота, и я схватилась за стену. Какие дикие кошмары он пережил. Как человек вообще может выдержать такое. Семь лет ужаса…

Я винила его в том, что он нас бросил, в том, что уехал на свою войну, в том, что мне пришлось его похоронить и…в том, что он никогда меня не любил. Да, я была уверена в том, что он меня не любил. Может, поэтому мне было так больно и так горько от каждого воспоминания о нас. Я всегда видела себя со стороны побитой, скучающей за хозяином собачкой. Которая скулит возле двери, виляет хвостиком и очень ждет ласки. Хочет, чтоб ее любили. Радуется малому.

Наверное, поэтому мне так страшно, что он вернулся. Я боюсь опять стать собачкой. Я научилась не ждать, я научилась быть гордой, я прекратила искать в себе недостатки…А вместе с его возвращением вернулось и это чувство. Дикое желание быть им любимой и так же дикий страх, что он даст мне надежду и…опять скажет, что нам нужно пожить раздельно.