Прапорщик Николай с её разрешения увёз сумку покойного. Неудивительно. Дорогая, вместительная, удобная, пошитая из воловьей кожи, она была любимицей супруга. Подарок мужу от Веры на День Защитника Отечества. Смущало только одно, о чём вдова, женщина суеверная, Колю серьёзно предупредила: сумка, снятая с покойника и пережившая его гибель, должна остаться на могиле. Прапорщик послушал вполуха и уехал прочь вместе со стильной практичной вещью. «На память!». Кто ж против? Видимо, военные, встретившие по долгу службы многое, не склонны бояться загробного мира.

Инструменты да топор ручной работы супруга оставила себе. Это её. Наследство и память. Медали, что хранились в квартире, писательница передала Арине Ивановне к другим наградам вместе с документами. Свекровь сама просила, а кто ж матери отказывает? Она будет их беречь, а потом награды перейдут в руки Арсению.

Свадебные фото в рамах Вера уложила в красивый короб, специально для них купленный. Да, сейчас больно. Невыносимо. Даже просто смотреть на них, счастливых молодожёнов десятилетней давности. Но пройдёт время, и женщина сможет снова любоваться без примеси горя на памятные фото.

Долгое время Ягодкина не находила в себе сил взяться за разряженный телефон, припрятанный в тёмном коридорном углу. Но и по-прежнему игнорировать вещь не представлялось возможным. Если раньше, в течение сорока поминальных дней, женщина искала в осиротевшей квартире силуэт покойного супруга и чувствовала себя в ней хоть и подавленно, но тем не менее комфортно, то теперь энергетическая атмосфера милого жилья стала давящей.

Мрачный угол, где лежал сотовый, необъяснимо пугал. Особенно с наступлением темноты. Передвигаться по жилью даже при включенном свете стало тревожно. Безо всяких причин кровь стыла в жилах, волосы на затылке шевелились да поднимались дыбом. Воздух будто сгустился и потяжелел.

Просторная двушка потеряла уют и превратилось в место, в котором, кроме жильцов, словно есть кто-то ещё. Невидимый, молчаливый и совсем не дружелюбный. Потусторонний страх настолько заполонил нутро, что вдова решила взяться за дело, которое так долго откладывала.

В четыре утра она вышла на покрытую тенью детскую площадку во дворе своего жилого комплекса, присела на лавочку, что получше спряталась от обзора из окон многоэтажек. Распаковала спиртовые салфетки. Надела резиновые перчатки. Трясущимися руками сняла с телефона чехол. Выяснилось, что небольшое количество тухлой крови внутри чехла и было распространителем зловония. Веру затрясло от ужаса, в глазах потемнело. От боли перекосило тело и захотелось заорать истошно, душераздирающе, чтобы стёкла полопались.

Сам телефон смрадом не пах. Он фонил гарью металла. Как сбивчиво рассказал Николай, фургон вёз раненых. В кабине сидели водитель, Костя и военный хирург. Машина подорвалась на мине и мгновенно вспыхнула. Раненые солдаты сгорели заживо без шанса на спасение. Трое из кабинки выскочили в разные стороны. Туда, куда метнулись Костик и врач, прилетела артиллерия. Водитель оказался единственным выжившим и сейчас проходил реабилитацию в Москве после ранения.

Телефон всё запомнил. Взрывы, муки близкого, родного мужчины, последний его вздох. Впитал в себя кровь и запах, страдания умирающего от смертельных ран человека. Как долго Костя истекал кровью, метался в агонии, прежде чем отошла душа?

«А меня там не было», – выстрелила стальным криком невыносимая мысль. – «Я не поддержала, не укрыла, не уберегла. Не облегчила страдания. Как с этим грузом жить-то теперь?».

«У войны, деточка, не женское лицо», – отозвалась на крик её мудрая женская часть. – «Когда государство защищает свои границы и решает жизненно важные вопросы для своего существования, всегда есть жертвы. Твой Костя погиб достойно, героически. Гордись».