– Ты нахуя за него вышла? – проговариваю в прострации.

Хотел только подумать, вырвалось. Вера же дёрнулась, зажалась. Секундное замешательство и чрезмерно бурная реакция без слов: она нервными движениями срывает с себя мои руки, царапая запястья, отталкивает, ныряет и какое-то время плывет под водой вдоль стенки в сторону лестницы. Выныривает, неумело по-лягушачьи гребет дальше. Взлетает по лестнице и, забыв про сланцы и проскальзывая по кафелю, спешит удрать от вопроса, который полностью затмил в моем воспаленном мозгу и ее «пожалуйста», и все прочие мысли.

3. Глава 3

Вера

– Знаешь, это немного неловко, когда ты лежишь на любовнице и вдруг начинает названивать жена, – шипит Ярослав в трубку.

– Яр, прости, – жалобно скулю, придерживая телефон плечом. – Я сама тебе чуть не изменила, вот настолечко была близка! – показываю мизерный зазор между большим и указательным пальцем, не снимая руку с руля.

– На сколечко? – гремит Туров, а я пишу тоненько:

– Миллиметр. Нет, меньше.

– Рассказывай, – приказывает сурово.

Тараторю плаксиво, капая мокрыми волосами на такую же мокрую грудь. Так спешила, что даже купальник на белье не сменила, платье прямо поверх напялила и бегом, да через вход для сотрудников, как Ярослав приучил.

– Прям так и спросил? – уточняет супруг с сомнением.

– Прям да, – горячо выдыхаю в трубку.

Плечи до сих пор чувствуют давление любимых крепких рук. Боже, как же я скучаю по нему… немыслимо просто.

– Пиздец, – бормочет на выдохе. – Кончилась спокойная жизнь. Справишься там?

– Угу, да, – заверяю поспешно.

Ярослав отключается, а я ещё долго пытаюсь дать определение «спокойной жизни». В разрезе нас получается, что это когда муж ездит за сексом и информацией в соседний город, а вечерами, когда теорий для проверки нет, мы едим пиццу в гостиной, кроша и оставляя масляные следы на чужих досье, протоколах допросов и результатах вскрытий. Такая вот семейная идиллия.

Душевным равновесием, конечно, даже не пахнет. Ветров был прав, притворяться я не смогу, единственный выход – не видеться. Жаль, что теперь нельзя посещать бассейн: окружающая тело вода помогает не чувствовать лютое одиночество, когда Ярослав вынуждено оставляет меня прозябать. Но я не вынесу столкнуться с Покровским ещё раз. С мокрым и полуголым в особенности.

Но самое тоскливое, что мы ни на шаг не приблизились к цели. Единственная гениальная мысль, что посетила наши головы – мне мстят за отца, следователя по особо важным делам. Сюда вписывается многое. То, что меня годами не донимали: человек мог отдыхать в местах лишения свободы. То, что у меня вообще есть враг: я ни с кем всерьез даже не ругалась за всю жизнь, у меня просто не было на это времени, я пахала. Не стыкуется то, что Сашу не трогают, но я даже думать боюсь об обратном: у него все только-только начало налаживаться. И то, что Ветров как будто бы помогает.

Заснуть я, конечно, так и не смогла. Чуть глаза прикрываю – Влад. Невозможно развидеть: решаю запечатлеть. Одинокие капли стекают по его лицу к шее, короткие жесткие волоски на груди прилипли к коже… Карандашный набросок выходит таким сексапильным, что я прикрепляю его к стене на канцелярские кнопки и отхожу на несколько шагов назад, с прищуром оценивая свою объективность.

Объективность… вся стена над изголовьем увешена его портретами. Больше похоже на одержимость, но не рисовать я не могу. Не могу не оживлять в памяти, не получается не думать о нём. Хоть так увидеть. Хоть так прикоснуться. Конечно, помешательство. Безумие. Болезнь. Но я верю, что Ярослав найдёт антидот, только этим и живу.