– То-то я заметил, что кроме как трепаться, ты ничего не можешь.

Янка промолчала: Ярик был, в сущности, прав. Просто в Кембридже юристов не учили, как вести себя в подобной ситуации .

Ярик подошёл вплотную и приподнял её лицо за подбородок.

– Как думаешь, стоишь ты сто косарей?

Янка сглотнула. Вопроса она не понимала.

– Тебя утром убьют, – пояснил Ярик. – Деньги ты отдать не сможешь, это понятно нам всем. Продать тебя куда-нибудь на восток – много мороки и ещё больше палева: дочурка Журавлёва и всё такое.

– И что дальше? – спросила Янка внезапно охрипшим голосом. Она поняла вдруг, что не может оторвать взгляд от обманчиво тёплых карих глаз на равнодушном небритом лице.

Ярик одной рукой извлёк сигаретку и закурил, продолжая придерживать подбородок Янки двумя пальцами и смотреть ей в глаза.

– У меня нет ста косарей, – сказал Ярик. – Но я в отличие от тебя могу их найти.

Янка снова сглотнула.

– Ты поможешь мне? – спросила она.

– Нет. Я тебя куплю. Если ты обещаешь, что будешь делать всё, что я скажу. Халявы не будет, Яна. И ты отработаешь всё.

– Задницей? – ядовито спросила Янка.

– И ею тоже.

Янка медленно кивнула. Она не любила думать долго.

Она плохо запомнила тот день, когда закончилась её жизнь и Янка Журавлёва, дочка депутата, перестала существовать. И потом, пытаясь вспомнить детали, Янка не могла вспомнить ни боли в разбитой губе, ни саднящих запястий – только карие глаза, которые уже тогда заслонили собой весь мир.

– Заходи. – Ярослав отступил в сторону, пропуская её внутрь, и Янка послушно зашла в комнату. Света не было, и отопления, похоже, тоже.

– Типа беспалевная хата? – спросила Янка.

Ярик подтолкнул её в спину.

– Заходи, давай… Блатная нашлась!

Щёлкнул выключателем и закрыл за собой дверь, а затем рывком развернул Янку к себе, чтобы рассмотреть покрытое кровоподтёками и грязью лицо.

– Больно? – спросил он и легко коснулся пальцами самого большого синяка, уже начавшего зеленеть.

Янка вздрогнула. Мужчина действовал на неё завораживающе, как удав на мелкого зверька. Глаза Ярика гипнотизировали, а от прикосновения по телу пробежала дрожь.

– Жить буду.

– Ещё бы ты подохла, за сотню-то косарей!

Уголки губ Янки искривились в усмешке. Там, в подвале, ей было страшно. Рядом с Яриком страшно не было совсем, будто она, наконец ,вернулась домой.

– Значит, так, – продолжил Ярослав, – удобства во дворе, душ там же. У тебя десять минут, чтобы отмыться. Я растоплю камин. Время пошло.

– Десять минут? – Янка приподняла бровь. – Да я только добежать успею.

– Так беги быстрее, а то ещё добавлю. У нас – как в армии.Ану, пошла! – На последних словах Ярик хлопнул Янку по заднице и подтолкнул к двери. Шлепок отпечатался на теле огнём, и всю дорогу до того, что Ярик назвал «душем», Янка думала об этом жесте.

Ярик не вызывал ощущения угрозы, но от мысли о том, что её в самом деле будут трахать, и трахать, судя по всему, жёстко, тело отзывалось огнём, а сердце холодело.

Янка была с мужчиной дважды. Один раз – по пьяни, и с того случая не запомнила ничего, только грязный кафельный пол в туалете клуба и пыхтение над ухом. Тело тогда было настолько ватным, что она не знала даже, больно ей было или хорошо.

Второй раз случился на спор, и спор этот, конечно, Янка проиграла. Подставлялась она мужественно, но когда Дэвид ворвался внутрь неё, едва не завыла в голос от презрения к самой себе.

И вот теперь её будет трахать этот здоровенный самец. Несмотря на мороз, уши у Янки покраснели.

Она подошла к «душу» и оглядела его со всех сторон. Душевую кабину в этом сооружении Янка не узнала бы никогда, если бы ей не ткнули пальцем.