Я перестала узнавать себя в зеркале. Я сменила жильё, марку одежды, машину… Не смогла сменить только фотоаппарат. И Яр по-прежнему оставался со мной.
К февралю меня измочалило окончательно. Я решила, что так или иначе должна замкнуть этот круг. Просто поговорить, поставить точку, узнать, что между нами. Просто расставить точки.
И я поехала. Толкалась добрых два часа среди этих странных людей, среди женщин, из которых даже самые молодые имели поношенный вид и были накрашены как матрёшки, а от некоторых так пахло дешевыми духами, как будто я пришла напрямик на панель.
Мне было неуютно. Я смутно чувствовала себя одной… одной из них. Приехала на свиданку к своему ебарю.
Захотелось блевать от этой мысли, но я продолжала стоять. И думать дальше. О том, как неуместен здесь Яр. О том, как он выглядит теперь. И о том, как примет меня.
Когда я покупала билет и стояла в этой толпе, я однозначно забыла, кто такой Яр и чего следует от него ждать. Я готовилась – ну, может, просто надеялась где-то в глубине души – увидеть улыбку, получить возможность коснуться губами его губ. Я готовилась к тому, что он меня пошлёт. Скажет очередную дрянь или посмеётся надо мной.
Но я как всегда оказалась не готова к тому, что произошло – Яр попросту не вышел ко мне.
Меня накрыла такая злость, что хотелось разнести к чёрту всю эту тюрьму. Единственное, чего я хотела от него в тот момент – это чтобы он сказал мне в лицо, что между нами ничего нет и никогда уже не может быть. Но даже этого он не захотел мне дать.
Я не знала, что делать. Проторчала там почти весь день. Потом собрала в сумку всё, что привезла с собой, и поехала к единственному человеку, с которым могла о Яре поговорить – к Туку.
Тук меня, как ни странно, ждал. Меня постоянно удивлял этот мужик – он всегда будто бы знал больше других – и всегда молчал.
Я не спрашивала его, чем занимается теперь. Когда мы увиделись в первый раз после долгого перерыва, он сам сказал мне, что развёлся – но это всё, что он счёл нужным мне рассказать. Хотя принял, в общем-то, тепло. Так же, как и в этот раз.
Мы говорили. Говорили о Яре – и меня пугает эта мысль – как о мертвеце. Пили водку, которую я никогда не пила и никогда не пью, и вспоминали, каким он был.
Тук рассказывал своё, я – своё.
– Просто сволочь, – не сдержалась я, когда бутылка уже подходила к концу. – Тук, ну как можно таким быть? Из всех возможных вариантов он выбирает не то, что самый худший… А тот, что ещё хуже его.
Тук усмехнулся и закурил.
– Это у него всегда, – сказал он. Он в этот вечер относительно много говорил, хотя и видно было, что говорить не привык. – Его ещё душманы любили за то.
Я покачала головой. Мне было нечего сказать. К моему стыду, после всего того, что было между нами, я Яра, похоже, абсолютно не знала. И это было странно – не знала, но чувствовала его. Как бывает, когда не видишь, но касаешься пальцами. И теперь, когда его отобрали у меня насовсем, меня продолжали мучить фантомные боли, будто я лишилась руки.
Тук уложил меня спать у себя – уже наутро я протрезвел настолько, чтобы удивиться тому месту, в котором он жил. Дом он так и не отстроил – а если отстроил, то умудрился, видимо, потерять. Квартирка у него была небольшой, похожей на ту, в которой когда-то жил Яр. И Тук теперь жил в ней один.
Спрашивать я ничего не стала, потому что видела, что трезвый Тук не станет мне отвечать. Поблагодарила и молча отправилась домой.
Приняла душ и взялась за работу. Обида повисла в душе большим чёрным коконом, но отступила куда-то вглубь, так что я могла, наконец, сосредоточиться на работе.