– Спасибо, мам.

Мам.

Сердце снова кольнуло, но я заставила его утихомириться. У этого мужчины глаза цвета Лодердейлов. Шрам и ожог, как у моего братишки. И судьба длинною в пятнадцать лет, которую сложно вот так выдумать. Создать из ничего.

– У меня было счастливое детство, счастливая жизнь, так что вам не о чем переживать. – Попытался улыбнуться Джонатан. – Сидни и Клиффорд стали моими родителями, изо всех сил старались заменить тех, что так и не удалось найти… вас.

Джонатан глянул на отца, и тот согнулся под этим взглядом. Словно тонна вины легла на его плечи от того, что он плохо искал сына, сделал недостаточно, обрёк его на жизнь вдали от настоящего дома.

– Поэтому я не пытался разузнать, кто я. – Выговорил брат. – Но когда они погибли…

– Ты захотел найти свою семью. – Догадалась я и получила благодарный взгляд.

– Да. На это ушло много времени и вот я здесь.

– Но как же тебе удалось?

– Я выбрал довольно необычный способ. – Смущённо хохотнул Джонатан. Точно так же, как в детстве! – Мне помогли занятия с психотерапевтом и гипноз. После нескольких месяцев и сотни сеансов я всё вспомнил. Все детали своего детства и вас.

Стоило этому человеку вкрадчиво произнести «вас», как родители готовы были растаять, без промедлений принять чужака в свой дом и в свою жизнь. Даже деловой отец со своими осмотрительностью и благоразумием сдавал позиции. Это просматривалось в его позе – папу так и тянуло всё ближе и ближе к дивану, на котором сидели мама с гостем. Он осторожничал, но уже готов был протянуть руки и обнять сына.

Безумие какое-то. Жуткий сон, от которого не проснуться. В детстве мисс Веракрус, остававшаяся пять дней в неделю в этом доме, утешала меня, если мне снился кошмар. Только ей было дело до моего спокойствия, ведь отец спал так крепко, что его и звоном колоколов над ухом не разбудишь, а мама не любила, если её ночью беспокоили. Натягивала маску для сна и запиралась берушами от сторонних звуков. Берегла природную красоту и свежесть, что дарует восьмичасовой здоровый сон.

А в субботу и воскресенье, когда Мария уходила на законные выходные, некому было позаботиться о моём здоровом сне. И порой я пробиралась в комнату к Джонатану, хоть он и был на два года младше и верил в чудовищ под кроватью похлеще меня. В его не по возрасту широкой постели не хватало места лишним страхам – только нам двоим. Он обнимал того самого медвежонка Ленни, пока ему не исполнилось восемь, и дружба с плюшевыми зверями уже перестала так много для него значить. А я обнимала его сзади и страхи отступали.

Сейчас мне стало страшно, но я не могла обнять брата, как раньше. Пока рано. Мне хотелось с той же родительской беспечностью кинуться в омут всей этой правды или обмана, но слишком уж он пугал. Некоторым вещам нужно время, чтобы устаканиться, и наше ещё не пришло.

Мама затребовала закончить наконец все расспросы и выпить уже кофе с угощениями, но я напросилась на последний вопрос, не менее важный, чем сотни предыдущих.

– Как же тебя звали эти пятнадцать лет? И где ты жил?

Пока мама имитировала неудовольствие изящным закатыванием глаз и благородно мешала сахар в своём давно остывшем чае, Джонатан рассказал недостающий фрагмент своей истории.

Далеко же его закинуло от школы Вест Ройал и нас самих. Пришёл в себя он в больнице Форт-Уэрта в Техасе, в полутора сотнях миль западнее. После того, как полиция отчаялась разыскивать родных, Джонатана отдали на попечение Сидни и Клиффорда, а самому ему создали новую личность. Пятнадцать лет мой брат жил по документам Мэтью Дэвина. Ему позволили самому выбрать имя, а фамилия досталась от опекунов, словно он всю жизнь прожил с ними под одной крышей.