Говорят, млекопитающие, и самая мелочь, и здоровеннейшие монстры, за одно и то же время освобождают свой пузырь – за двадцать одну секунду. Плюс-минус. И ещё бают, почти нобелевку кому-то за открытие отвалили. Олег Николаевич был не просто млекопитающим, он был человек. Правда, уже не молодой, с одряхлевшим организмом. Ему понадобилось времени раза в два поболе. Но после неизбежной заминки, меньше чем в минуту, он уже снова по коридору летел – вперёд. К залу, где традиционно тусовалось ЛитО.

За мутноватым стеклом двери горел яркий свет; невнятный разноголосый шум – наконец-то! и в самом деле! – прорывался сквозь неё; один высокий, но мужской голосок настойчиво вплетался в пространство. Так было похоже на школьный урок, в полном разгаре – без одного ученика, безнадёжно проспавшего начало… Но Олег Николаевич не терял больше ни секунды. Правда, загодя поморщился, протягивая руку к ручке двери.

Мир, может быть, в самом деле ужался и потускнел за сорок лет, а интерьер библиотеки, когда-то модерновый как не истрёпанный ещё томик Воннегута (красный, за номером двенадцать), и впрямь поблек, обернулся скучной цепочкой разнокалиберных клетушек, но и само время кое в чём проявило полнейшее бессилие. Ему оказалось не по зубам остановить горячий пульс ЛитО. Жизнь ЛитО не пресеклась, оно неуёмно творило, вершило малые и великие дела, на худой конец – хотя бы витийствовало…

Да и не клетушка то вовсе была, за дверью, куда шагнул сейчас Иванов. Как уже было сказано, зал, настоящий зал, пусть и не громадный, умеренных размеров; тесным совсем не казался – благодаря тому, что одна его половина оставалась свободной, почти пустой. Много ли места на ней занимали расставленные вдоль стены пианино да десяток стульев? А на другой половине ближе к окнам выстроились буквой «т» столы. Буквой правильных пропорций, не в пример той, какою раскорячился коридор. По сторонам её длинной «ножки» расположилось всё сегодняшнее собрание. Кроме председателя объединения, впрочем. Георгий Петрович Дубков выбрал себе местечко во главе общего длинного стола, в дальнем от входа в зал конце. Был он не богатырь, скорее коротышка, а по виду – всё равно внушительный. Хотя вообще-то в первую секунду Олег не столько его увидел, как услышал. Это Георгию Петровичу принадлежал настойчивый высокий голосок, перекрывавший общий шум зала. А ступив ещё вперёд, Иванов разглядел и его топорщившуюся во все стороны седую копну волос, а затем и бледноватое, почти белое лицо.

Дубков, задрав очки на лоб, уткнувшись в блокнотик у себя под носом, вещал быстрым, немного визгливым тенорком свежайшие новости – что собратьев-литераторов ожидает впереди, какие подходящие творческие тусовки-встречи. Ну, а те рьяно, склоняя к столу головы, от усердия аж чуть не сталкиваясь лбами со своими визави, строчили эти сводки уже в своих блокнотиках, предавали ценные сведения бумаге. На отдельные листочки – если у кого блокнотиков при себе не имелось. Десятка два пишущих – так ведь и впрямь, писатели! – горбатилось по обе стороны стола. Кое-кто, впрочем, просто сидел, вольно откинувшись назад, на ведении «конспекта» не заморачиваясь. Да и хоть перья не скрипели – перьев-то нынче не водилось, за полвека произошёл кое-какой прогресс. Так уже и не школяры… Почти все пенсионеры да пенсионерки – женщин присутствовало заметно больше.

Какой-то круговорот слов в природе, с бумаги на бумагу, мысленно сострил Иванов. Сбоку от входа в зал, вдоль торцовой его стены раскорячилась вешалка – железная конструкция о четырёх ногах и с множеством торчавших в обе стороны крючков, передвижная, готовая принадлежность не шибко роскошного гардероба. Из гардероба библиотеки, должно быть, сюда и приволокли, когда там что-то поновее завелось. На крючках, обращенных к залу, одежды пришедших на собрание литераторов висели плотно и тяжело, без просвета, наваливаясь друг на дружку, – куртки, пальто, шубы, шапки, шарфы. А вот охотников воспользоваться крючками противоположной стороны, которыми вешалка почти упиралась в стену, набралось существенно меньше. Иванова же без раздумий, на автопилоте, потянуло к меньшинству. В тесный промежуток меж вешалкой и стеной он забираться не стал, а лишь ловко (как ему думалось) раздвинул нагромождение одеяний более пунктуальных собратьев по перу и, просунув туда куртец, пристроил его на один из тыльных крючков. Восхитившись собственной толковостью, мягкими, почти бесшумными шагами направился к столу. Улыбкой как бы извинялся за опоздание, хотя стороннему наблюдателю и трудно было разглядеть эту улыбку. Сам прикидывал на ходу, куда бы теперь пристроить бренный зад, с кем по соседству.