– Ну, слава богу, не набезобразничала! – проговорил он и стал потирать портсигары рукавом халата.

Через пять минут Порфирий Васильевич стучал в двери своего кабинета и кричал:

– Катерина Петровна! Вставайте и отворите кабинет! Вам нужно чай для меня заваривать! Мне в должность пора идти, да и в письменном столе надо разобраться.

Из кабинета послышался ответ:

– Не встану. Заваривайте чай сами. Ключи от буфета в моем платье, а платье в спальной.

Порфирия Васильевича покоробило.

– Но ведь это же обязанность жены – поить мужа чаем, – продолжал он.

– Отстаньте! Вы мне противны.

– Ого! Но ведь я должен кое-что вынуть из письменного стола. Там у меня вещи, деньги, дела.

– Ах, какое наказание с вами!

Щелкнул замок, отворилась дверь, и Катерина Петровна, как вчера, завернутая в одеяло и с подушкой в руке, перебежала из кабинета в спальную. Порфирий Васильевич в кабинет не пошел, а отправился за ней.

– С вашими капризами вы совсем забываете, что я муж, так сказать, глава дома… – начал было он.

– Вон отсюда! Дайте мне покой! – закричала она на него. – Никаких я ваших рассуждений слушать не хочу! Вот вам ключ от буфета, и идите заваривать себе чай.

Из-за алькова на пол вылетела маленькая связка ключей. Он поднял ключи и сказал:

– Катерина Петровна, ежели у нас будет продолжаться так, я должен буду принять, наконец, строгие меры.

– Принимайте, что вам угодно. Я уйду к Мохнатову и все вещи от вас вытребую.

– Но-но-но… Прежде чем вы вытребуете от меня свои вещи, я вас самою через полицию вытребую.

В это время в прихожей раздался звонок.

Порфирий Васильевич выбежал из спальной, заглянул в прихожую и увидал Петра Михайловича. Он снимал с себя шубу. У ног его был кулек с чем-то.

– Здравствуй, зятюшка, – говорил он. – Навестить вас пришел.

– И очень кстати, папенька. С женой никак сообразить не могу. Капризы, капризы и капризы. Милости просим. Здравствуйте… – говорил он, косясь на кулек.

– Нате вот, прежде всего, вам гостинчику. Тут кое-что по хозяйству… Гусь, поросеночек мороженый, пара кур. Ехал мимо Сенной, так купил.

Петр Михайлович передал кулек зятю.

– Вот за это спасибо, папенька, большое спасибо, что вы нас не забываете, а то жалованье у меня маленькое, а дочь ваша привередничает, – отвечал тот. – То того не ест, то этого. На, убери кулек в шкаф на лестнице, – сказал он кухарке и продолжал, обращаясь к тестю: – Да это бы еще ничего, что она в пище привередничает, а вообще капризы… Ведет себя перед мужем так, как жене не подобает. Вот вы добрый человек… Вы сейчас и гуська, и поросеночка… А она уж совсем не в вас… Она – ужас что такое…

– Да что именно? Что именно? – допытывался тесть.

– Капризы… Только и слышишь от нее, что я сквалыжник, ростовщик, что ей противен, что она от меня сбежит. А из-за чего? Прошу покорно садиться, папашенька!

– Да где же дочь-то? Где же Катя? – спросил тесть, присаживаясь.

– До сих пор в постели валяется. Говорю: «Завари мужу чаю». – «Не хочу». А из-за чего, я говорю?

– Я сейчас встану, папаша… – послышался из спальной голос Катерины Петровны. – Не слушайте его. Он все врет. Ведь уж ежели капризы у меня появились, то жизнь мне даже через него опротивела – вот я отчего…

Катерина Петровна захлопнула дверь из спальной в гостиную и стала там одеваться. Послышался всплеск воды. Она умывалась. Порфирий Васильевич продолжал:

– А из-за чего все это произошло? Прежде всего, я экономный человек. А мне нельзя быть неэкономным. Жалованье у меня такое.

– Врет! – кричала Катерина Петровна из-за двери. – Это бы еще все ничего, и сквалыжничество, грошовничество я ему простила бы, а он бессердечный человек, ростовщик, радующийся, что может захватить товарищей в руки.