Учительница Валентина Полуэктовна, красивая женщина с косой вокруг головы, безучастно сидела за столом, не обращая внимания на наше жужжание. Она только что получила похоронку…

В Миассе нас приютила солдатка Елена Селиванова, мы жили с ее семьей одним домом. Она отдала нам лучшую комнату со всей мебелью и бельем и снабдила кое-какими припасами: солеными грибами и огурцами из подпола, луком в красивой косичке, сушеной черемухой, которую мы мололи и пекли с ней пироги, моченой вишней. Вишня была на Урале только дикая, в садах она не росла. Ее держали в бочонке в сенях, просто в воде, всю зиму.

Тетя Лена научила маму печь хлеб в русской печке. Мама пекла семь хлебов – по одному на каждый день недели. Хлеб хранился в деревянном сундуке, тоже предоставленном тетей Леной, и почему-то не черствел.

Я гуляла одна, предоставленная самой себе целый день, ходила по горам, в лес, по берегу речки Миасс и очень любила думать и сочинять какие-нибудь сказки про себя. А потом приходила домой и часто сидела на лесенке, ведущей из нашей комнаты, как в подпол, в комнату на первом этаже (дом у тети Лены был двухэтажный). Там жила моя подружка Зоя, с которой мы сидели за одной партой. А зимой там же жил теленок, которому было холодно в сарае, ягненок, два козленка, три курицы в клетке, кошка и собака. Я увидела, что белье может быть не белым, а – для немаркости – цветным, ситцевым. Удивлялась, что картошку не варят, а жарят на воде, а потом все садятся есть из одной сковородки – и тетя Лена с Зоей, и приходящие к ним родственники. А для «вкуса» они разводили горчицу водой в блюдечке и макали в нее картошку.

Я узнала, что такое сепаратор. Тетя Лена никогда не пила цельного молока: она пропускала его через сепаратор, сливки продавала, а сами они пили снятое молоко.

Вот сколько всего узнала городская девочка, занимавшаяся в Москве музыкой и балетом и носившая до войны шелковые платьица.

Мама начала работать в конструкторском бюро завода, папа почти всегда был в тайге, в геологической партии. Но все же иногда он приезжал в город на двухместной коляске, сам правил лошадью. Он брал меня с собой в тайгу. Дорога шла между гор, мимо озера Ильмень, кругом ковры трав, ромашки – не белые, а розовые и сиреневые. Я иногда просила папу остановиться: маслята росли прямо у дороги, хоть косой коси.

Ночевала на нарах в балагане, с рабочими. Балаган – это избушка, нижняя часть в земле, крыша из сосновых жердей, пол земляной. Драгой – специальной ручной машиной – мыли породу, добывали цирконы. Красивые камни, золотистые, порой темно-красные. С тех пор камни – это моя любовь. А уж когда я прочла «Медной горы Хозяйку» П. Бажова, это тем более осветилось волшебством. В память о детстве я поставила спектакль с таким названием в театре «Экспромт».

В Ильменском заповеднике папа помогал разместиться Академии наук, ученые жили сначала очень трудно, почти голодали. Папа – человек очень добрый, всегда кому-то помогал. Он был более приспособлен к жизни в трудных условиях: во-первых, геолог, во-вторых – детство и юность он провел в деревне. Ученые же в большинстве своем были абсолютно беспомощны.

Папа купил нам козу и научил маму ее доить. Мама была городской женщиной, театралкой и плакала, когда училась доить. Козу звали Музой – это мама настояла на таком имени. Козье молоко было нашим спасением. Мама на целый день уходила на работу и оставляла мне маленькую мисочку пшенной каши и кружку молока. Когда мы первый раз отпустили козу в стадо, то весь день думали, как же мы узнаем ее – ведь они все одинаковые. Идут с горы, все розовато-серые с черной полоской на спине. Но Муза оказалась умнее нас и сама пришла к нашей калитке. Мы были потрясены и очень ее зауважали.