Не правда ли, как всё это нам теперь мучительно знакомо! Только тогда отнимали в пользу государства, а теперь всё, что сделали мы и наши родители, широким потоком потекло в карманы к кучке нуворишей, политических внуков самых одиозных из революционеров. Правда, и тогда некоторые из «борцов за народное счастье» повеселились и пошиковали на русских косточках, пока их не расстреляли. Например, Зиновьев вагонами перегонял из Германии парфюмерию, тряпки, вина и прочие радости комиссарской жизни, и это в то время, когда в стране был голод! Троцкий гулял по ресторанам, пристреливая на месте любого, кто чем-либо раздражил его больное самолюбие. Позднее много подобных деятелей пострадало от «жестокого» Сталина, превратившись в так называемые «жертвы репрессий».

Время проходило, а семья становилась всё беднее и беднее. И тогда Вера Ивановна стала закладывать в ломбарде серебро и золото, как она говорила, её приданое. Но это ни только не поддерживало семью, а, напротив, загоняло её во всё большую пропасть: ведь в скупке за дорогие ювелирные украшения давали копейки, оценивался только металл, а драгоценные камни, даже бриллианты, в расчёт не брались. Однако за их хранение требовалось регулярно выплачивать постоянно возрастающий процент, не заплатил – вещь продали. Сергей Александрович, её муж, пытался втолковать бессмыслицу, и даже вред такого странного хобби, объясняя, что это самообман: пропить или проиграть в карты ценную вещь и то выгоднее – хотя бы удовольствие получишь. Но переубедить Веру было невозможно. Вот она получит за украшения немножко денег, а потом без конца носит в ломбард проценты, но выкупить всё равно почти никогда не получалось, и вещь пропадала. То ли Вера ждала возвращения прежних времен, то ли просто сказалась её неприспособленность – не знаю, но только ценнейшие фамильные драгоценности уходили из дома в ломбард вместе с частью зарплаты мужа, и семья становилась всё беднее. Может быть, тяжело ей было их просто продать, ведь украшения передавались в семье из поколения в поколение, а может, и впрямь, пристрастие к ломбарду, словно игромания, затягивает.

Папин старший брат, Шура, был очень одарённым юношей, но с большими странностями. Он бросил школу накануне выпускных экзаменов из-за какой-то глупой обиды и поступил работать на электроламповый завод, где практически сразу же, как только началась война, получил бронь как толковый и грамотный специалист. В свободное время Шура часами играл на пианино, забывая о еде и сне. Он был настолько талантлив и фанатически трудолюбив, что его без аттестата зрелости приняли в консерваторию, и происхождение не помешало, и там Шуре тоже предложили оформить бронь. Он в совершенстве владел немецким языком, который выучил самостоятельно. Но юноша ничего никогда не делал по дому, а брата называл «работником-балдой» за то, что тот пытался хоть как-то обустроить быт семьи. Младшая сестра и Шура были любимцами матери, а Вале доставалась вся тяжёлая и грязная работа: ведь дом отапливался дровами, да и время было голодное, приходилось постоянно искать возможность приобрести хотя бы самое необходимое, чтобы как-то выжить и хоть чем-то помочь отцу: тот стал часто болеть. В школе Сергей Александрович получал копейки, подрабатывать не разрешалось, и он всё отдавал семье, вплоть до школьного обеда.

Вот в такой непростой обстановке вырастал Валя. У его матери была тётя, Варя, которая жила в Садовниках, рядом с домом интендантов – оба дома до сих пор сохранились. Говорят, в последнем был расстрелян Берия. Хозяйственная и домовитая, она очень любила Валю и с удовольствием подкармливала его. Когда ему было 5 лет, он один отправился к ней в гости, пешком от Маросейки – это и для взрослого далеко: нужно пересечь два моста, ведь Садовники находились на острове. Мать его даже не искала, а тётя Варя подумала, что мальчика кто-то привёл – он ждал её на крылечке дома. Когда через 3 дня кроха вернулся домой, мать равнодушно спросила: