– Ни в какую.

– Жаль. Я хотел посоветовать вам позвонить Господу Богу и спросить у Него, поскольку сам ответа не знаю. Я сумел сохранить сетчатку и внутреннее ухо – первым из хирургов, кстати, хоть меня и называют жуликом, – а значит, оно, возможно, будет видеть и слышать. Возможно. Если спинной мозг срастется, не исключено, что восстановятся некоторые моторные функции, и тогда оно будет обходиться без части систем обеспечения. Но скажу вам чистую правду: скорее всего, этот мозг никогда не обретет связи с реальностью.

– Надеюсь, ваши опасения беспочвенны, – мягко ответил Саломон. – От этого зависит ваш гонорар. В договоре указано, что пациент должен как минимум видеть, слышать и говорить.

– Чушь собачья.

– В ином случае я не смогу выплатить вам деньги. Извините.

– Ошибаетесь. Да, упоминалась премия, до смешного большая сумма, о которой я и не думал. Ваш брат-крючкотвор может брать гонорар только в случае успеха, а у нас, мясников, другие правила. Мне платят за то, что я оперирую. Я прооперировал. Точка. Я добросовестный хирург, что бы ни говорили эти сволочи.

– Кстати. – Саломон достал конверт. – Вот ваш гонорар.

Хирург сунул конверт в карман.

– Не хотите пересчитать? – спросил Саломон.

– Зачем? Либо здесь условленная сумма, либо я иду в суд. Сейчас мне и то и другое глубоко фиолетово.

– Еще пива? – Саломон открыл новую бутылку убойного пойла из страны антиподов. – Ваши деньги – точнее, золотой эквивалент – в швейцарском банке. В конверте – документ с номером счета. Плюс уведомление, что мы оплачиваем все ваши издержки, все положенное вашей команде, все компьютерное время, все счета клиники и что там еще потребуется. Но я надеюсь позднее вручить вам и ту «до смешного огромную премию».

– От подарка не откажусь. Медицинские исследования дороги, и я намерен их продолжать. Хочется, чтобы в истории науки мне достался уважительный абзац, а не слава шарлатана.

– Конечно. Но у меня мотивы несколько иные.

Бойл хлебнул пива и несколько раз задумчиво моргнул:

– Кажется, я снова ляпнул бестактность. Извините. После операций я всегда бываю злой. Я забыл, что он – ваш друг.

Саломон вновь ощутил прилив горечи напополам с облегчением. Он осторожно ответил:

– Нет, Иоганн Смит мне не друг.

– Вот как? Мне показалось иначе.

– У мистера Смита нет друзей. Я юрист, которому он платит, а значит, служу ему верой и правдой.

– Ясно. Хорошо, что вы не испытываете к нему особых чувств. При трансплантации мозга прогноз всегда плохой, кому, как не мне, это знать. – Бойл снова задумался. – Хотя в этот раз может и получиться. Ткани совпали хорошо, на удивление хорошо, учитывая огромную разницу между донором и реципиентом. Группа крови одинаковая, что тоже плюс. Вдруг нам повезет? Даже разница в размерах черепной коробки не вызвала затруднений, как только я увидел мозг.

– Так отчего вы настроены настолько пессимистично?

– Знаете, сколько миллионов нервных связей затронуто? Думаете, я могу соединить их все за одиннадцать часов? Или за одиннадцать тысяч часов? Мы даже не пытаемся; просто вставляем мозг в голову и состыковываем концы спинного мозга, а дальше остается только вращать наши молитвенные ступы. Может, срастется, может, нет – и никто не знает почему.

– Это я понял. Мне непонятно другое: как вообще могут восстановиться эти миллионы нервных связей. Но вроде бы с шимпанзе у вас что-то получилось.

– Что-то! У меня все получилось, черт вас дери! Простите. Нервная система бесконечно изобретательна в самозащите. Вместо того чтобы восстанавливать старые связи, она находит новые – если может – и учится их использовать. Слышали о психологическом эксперименте с переворачивающими очками?