– Тимур, но я хочу быть с тобой. Олег никогда не значил для меня столько, сколько ты. Знаешь же, что брак у нас не по любви.

– А мой был по любви, – обернулся, припечатав злым взглядом. – Я только сегодня развелся. Жена уехала. Ребенок – генетический урод. Какие претензии?! Ты чего от меня хочешь?!

– Прости, – шумно сглотнула, пальцами попыталась убрать с моего лба еще влажную челку. Я дернул головой, на автомате поправляя стрижку. – Я буду ждать тебя. Буду ждать сколько нужно.

– Марьяна, – смотрел исподлобья, – подумай трижды о своем решении. Я ведь могу никогда не прийти.

Я не знал, чего она от меня хочет, чего ждет. Я сам от женщин больше ничего не ждал: попробовал, не получилось, ок, нормально.

Я очень любил свою Белоснежку, готов быть ее семью гномами и прекрасным принцем в одном лице. Единственное, о чем просил – быть всегда на моей стороне: ты со мной, я с тобой – ничего сложного. Не вышло. С той, кого полюбил с первого взгляда, не вышло, что уж говорить о любой другой женщине…

Родительский дом находился на территории закрытого элитного поселка «Сады Майендорф»: на меньшее один из самых богатых министров в правительстве не согласен. Четырехметровые ворота плавно отъехали в сторону, пропуская машину. Меня знали, поэтому охрана не приставала с документами ни на кпп, ни здесь: отец очень переживал за безопасность, поэтому пара крепких парней с боевым оружием всегда дежурили на входе.

Я считал это перебором – те самые перегибы на местах. Замки, высокие заборы, охрана – бандит, а не слуга, мля, народа. Хотя время неспокойное, отца понять можно.

Ехал до особняка еще минуты три – петлял по дорожкам, объезжал фонтаны и злился, глядя на писающих мальчиков с золотыми крылышками. Как я здесь жил?! Это же музей, не меньше! Наш дом совсем иной. Мой. Теперь только мой.

– Здравствуй, сынок, – мама, до сих пор тонкая и изящная, крепко обняла и поцеловала в щеку. – А Геля где? – попыталась заглянуть в салон моей ауди, затем меня внимательно оглядела. Отец, естественно, рассказал, что беременность ненормальная, но подробностей и сам не знал.

– Давай в дом пройдем, – подтолкнул ко входу. Объявлю, что отныне разведен, им обоим. Меньше ахов и охов будет. Мама при отце привыкла маскировать чувства, мимикрируя под любую ситуацию и настроение мужа. Он не плохой человек, но тяжелый и авторитарный. Я в него.

– Сын, – отца встретил на выходе из кабинета, – у меня презент: сигары из Доминиканы. За коньячком перетрем насчет новых кандидатов в министры. Конкуренты твои будущие.

Он только сейчас заметил, что я один: бровь вскинул, в лицо впился острым взглядом, затем скомандовал:

– После ужина.

Ели молча. Мне кусок в горло не лез, а над столом тяжелый флер тлена. Все поняли, но предпочитали жрать каре барашка и запивать красным Каберне. Очень изысканно и вкусно, но я отбросил приборы. Нет у меня аппетита.

– Мы с Ангелиной развелись, – объявил, вытирая рот белоснежной тканевой салфеткой. – Сегодня.

– Ох! – воскликнула мама. – Но как же… Она ведь беременна!

Не могу сказать, что жена и мать были подругами, но последняя, видя любовь Гели, радовалась. Она одобрила мой брак по любви. В отличие от отца.

– Плоду в ней, – начал, глядя в глаза матери, – поставили диагноз синдром Дауна. Альберт Ромович и врачебная комиссия настаивали на прерывании беременности. Ангелина захотела родить. Я поставил ультиматум, она его не приняла. У меня нет жены и не будет ребенка, – закончил жестко.

– Хм… – только и услышал от отца. Но он недолго переваривал: – Правильно сделал, что убрал ее с глаз быстро и по-тихому.