Избы и терема были разбросаны по всему поселению, и лишь вблизи от двух главных площадей они ютились вплоть друг к дружке. Самую большую люди так и звали – Городская, она располагалась прямо перед входом в княжеские хоромы. Там в землю был намертво вкопан деревянный идол-истукан – древний старец, руки которого сжимали гусли. Высотой он превышал двух рослых мужчин, вместе взятых. С левой стороны от него стоял деревянный помост, откуда глашатай вещал зазубренные им указы князя; иногда на нем казнили или наказывали плетью, а во время пиршеств помост обряжали в пестрые ленты. Какое бы ни было событие в княжестве, горожане и деревенские со всей округи стекались сюда из любопытства или веселья ради.

Городские жители не скупились на украшение своих жилищ и, порой откровенно соревнуясь, пытались примостить деревянные кружева не только к окнам, перилам или козырькам крыш, но и пустить их везде, где можно, даже на лавочках перед домом. Городской колодец тоже не оставили без внимания: его колесо, крыша – все было в ажурной резьбе. В узоре чаще всего изображались звери, птицы. Резьба была повсюду, так как деревьев в Красногорье было в избытке – величавый лес занимал большую часть княжества.

Проезжая мимо торговой площади, Ладимир замедлил коня, поскольку последние обозы преградили ему путь. Посреди дороги мужичок выменивал бочонок с медом на прялку у старушки.

– Мед свежий? – возмущалась старушка. – Это какие же пчелы тебе медом подсобили, зимние или весенние? Колесо тебе от прялки и ничегошеньки более, а лучше шиш тебе, и за него еще спасибо скажешь. Дурить меня вздумал!

Бойкая старушка рассмешила Ладимира, но, обратив на себя внимание спорщиков, он тут же сменил выражение лица на подобающее его статусу: сурово на них поглядел. Худой мужичок с рыжими волосами залился краской, а старушка наоборот – выпрямилась, поправила на голове платок и, смерив нерадивого торгаша надменным взглядом, обратилась к Ладимиру:

– Милостивый воевода…

Ладимир заметил, как на ее словах мужичок пробежался глазами по его одеянию, по мечу, что носили только воины или представители знатных родов, и задержался на наборном поясе. Его украшали многочисленные металлические пластины, а вдоль самого пояса тянулась вышивка – ветки дерева, чем тот отличался от поясов обычных дружинников.

– Так вот, – старушка, увидев страх на лице мужичка, еще больше приободрилась. – Этот вот решил меня надуть. Сначала он всучил мне мед заместо моей прялки, и я уж обрадовалась, как он выдал на прощание: «Мед свежий», – передразнила она пискляво. – И тут я насторожилась: еще земляника не созрела, а он про свежий мед толкует. Решила я, стало быть, его проверить, а он бодяжный. И тогда…

– Милостивый воевода. Иль как к вам обращаться? – взмолился мужичок. – Не гневись. Готов отдать в придачу к бочонку еще и кринку с медом, только бы князь не узнал. Плетей не хочу, да и домой без прялки мне дорога заказана, женка изведет. А дома надо всех кормить, у меня там дети.

– Что же ты о детях не побеспокоился раньше, а? – старушка подняла на него голос. – И сдался мне твой мед вместе с кринкой, могу дорогу подсказать, куда тебе…

– Достаточно, – Ладимир поднял руку, и старушка на полуслове замолчала.

Ладимир грозно уставился на провинившегося мужичка, тот даже боялся шелохнуться в ожидании своей участи.

– Ты, – обратился он к нему, – как только медом свежим разживешься, то принесешь почтенной, – он указал на старушку. – Да прялку вернуть придется.

На лице мужичка отразилось облегчение. Сняв шапку, он вытер пот со лба, который вовсю уже струился, как ручей.