Белеет Бог. Белеют рай и ад.
Белеет луч, не знающий преград.
И призрак, проходящий по домам,
Не доверяет нашим белым снам.
Он ищет в нас хоть каплю черноты,
Чтоб подчеркнуть неявные черты
Отличия любого от любых,
Что делают из нас людей живых.
Он бродит по белёсой пустоте,
Он ищет яви в призрачной мечте.
Он заблудился в нас. Он не найдёт
От нас ведущий к Богу чёрный ход.
Завален чёрный ход. И бел сугроб.
Бела улыбка губ, бел нос и лоб.
Глядят на небо белые глаза.
Глядит из глаза белая слеза.
Всё замело. Всё скрылось. Всё ушло.
Во мне и за окном – белым-бело.
И белизна, скользя по белизне,
Тихонько шепчет мне о той весне,
Когда проснётся спящий в людях Бог
И в пустоте напишет первый слог.
Большая ода невесомости
Тёмно в комнатах и душно,
Выйди ночью – ночью звездной,
Полюбуйся равнодушно,
Как сердца горят над бездной.
Блок
Плывёт над миром невесомый снег.
Плывут снежинки, глупые, как чудо.
Как в сказочном неповторимом сне,
Мерцанье Рождества плывёт повсюду.
Плывёт, клубится свет от фонарей.
Плывут туманы; всё вокруг поплыло.
Над нищетою тощих пустырей
Рождественский трезвон плывёт уныло.
Плывут стихи, звучащие во мне.
Плывут напевы праздничной метели.
И я плыву на белой простыне,
В глубокой, словно обморок, постели.
Плывёт вся комната вокруг меня,
И шкаф, и стол, и стул, – весь мир знакомый.
И мне не надо зажигать огня,
Чтоб убедиться, как всё невесомо.
Плывёт мой дом средь белых облаков.
Плывут кусты за окнами, сугробы.
Плывёт фонарь, упрям и бестолков,
Свет изливая из своей утробы.
Всё сдвинулось: дома, сады, мосты.
Не тешься сказкой об ориентире:
Всё изменилось полностью, и ты
Себя бы не нашёл в смещённом мире.
Плывут друзья, – кто спит и кто не спит.
Плывут дела их, и слова, и мысли.
Плывут кровати по кругам орбит,
Что средь вселенской пустоты повисли.
Плывут цари, герои, дураки.
Плывут их сны, как ёлочные блёстки.
Плывут меж звёзд цветочные ларьки,
Пивные и газетные киоски.
Плывут такси, прицепы, поезда,
Их сны пусты, наивны и бездонны,
И глупо удивляется звезда
Плывущему навстречу ей вагону.
Плывут в пространстве брюки, пиджаки,
Что вырвались из тесных магазинов.
Плывут стихи и их черновики,
Плывут плакаты, слоганы, витрины.
Плывут отроги Гималайских гор.
Плывут во мраке первоэлементы.
Плывёт морской одышливый простор.
Плывут в первичной магме континенты.
Плывёт всё то, что здесь мы говорим
Так глупо, так торжественно и мило.
От берега плывёт к другому Крым.
Не движутся во тьме одни Курилы.
Плывут шакалы, тигры и слоны.
Плывут гиены, пальмы, крокодилы.
Плывут не виденные нами сны,
Взошедшие из черепной могилы.
Плывёт меж звёзд изысканный жираф.
Трамвай, плывя, звенит, – он заблудился.
Плывёт во тьме яснополянский граф,
Которому предвечный свет открылся.
Плывут планеты, звёзды и миры.
Плывёт сам Млечный путь за три квартала.
Плывут законы, правила игры,
В которой жизнь нас тщетно создавала.
Плывёт Господь и видит нас во сне —
Во сне мы спим и спящим видим Бога,
И Он плывёт на белой простыне,
Раскинутой, как млечная дорога.
Плывёт Господь. Плывут добро и зло.
Плывут слова, и мысли, и желанья.
Плывёт в нас потаённое тепло,
Плывут непережитые страданья.
Плывёт всё то, что было и что есть,
Что можно и нельзя поведать словом.
Мы суждены покинуть нашу весь
И плыть, и плыть за грань всего земного.
Да, невесомость наших слов и дел
На Рождество становится нам ясной.
Неведом нам наш собственный предел,
И это так нелепо и прекрасно.
Когда Господь приходит к нам с небес,
Земля и небо сходят с мест извечных,
И всё, что мы творим, теряет вес,
И всё бессмысленно и безупречно.
Нигде нельзя застыть хотя б на миг.
Пристанища нам нет и нет приюта.
Плыви, плыви, младенца первый крик,