И в них обуглилась слеза,
И стал, пылая, видеть уголь.
Моя прозрачная рука
Коснулась губ твоих устало —
И пламя вместо языка
В гортани смертной заплясало.
Я дал тебе свои глаза,
Отдал тебе свой слух и силу —
Чтоб понял ты, что знать нельзя,
Чтоб мощь в тебе заговорила.
Ослепнув, огненным перстом
Коснулся я чела седого —
И ты издал протяжный стон,
Который обратил я в слово.
И грудь тебе я разорвал,
И злое сердце сжёг победно,
И в окровавленный провал
Вошёл незримо и бесследно.
Я страшный дар тебе принёс,
Я, вестник славы и обиды,
Я, в зрелости кровавых слёз
Убивший первенцев Египта.
…И ты восстал. И я без сил
Ушёл в огромный сумрак крови,
Струящийся меж тёмных жил,
К войне от века наготове.
Крест четырёх координат,
Не видимый обычным взглядам, —
На нём отныне ты распят,
А я – незримо плачу рядом…
Восстань, пророк, гори, живи,
Казни царей нездешней вестью,
Неся в своей слепой крови
Слепого ангела возмездья!
Рыцарь бедный
Жил на свете рыцарь бедный,
Молчаливый и простой,
С виду сумрачный и бледный,
Страшной мыслью занятой.
Он имел в ночи виденье —
И, щитом закрывши грудь,
Сквозь века, сквозь поколенья
Поскакал в бессмертный путь.
Весь в крови, густой, невинной,
Хитрым ворогам назло,
По равнинам Палестины
Мчался с саблей наголо.
Неподкупный, бледный, юный,
Веря строгим небесам,
Он сжигал Джордано Бруно
И сгорал с ним рядом сам.
Чтоб народ страною правил,
Чтоб весь год цвели поля,
Штурм Бастилии возглавил,
Обезглавил короля.
Видя в небе Божьи знаки,
Алый свет издалека,
Нёсся в газовой атаке
Впереди всего полка.
Бедный, бледный, бестелесный,
Отпускал ворам грехи,
Под бомбёжками пел песни,
Декламировал стихи.
На весь мир горланил речи,
В чёрной мгле искал путей,
Строил газовые печи,
Жёг в них старцев и детей.
Звонко распевая песню,
Голову совал в петлю,
Веря, что вот-вот воскреснет
И продлит судьбу свою.
Жил на свете рыцарь бедный,
Умирал и воскресал.
Алым светом – всепобедным —
След сапог его сиял.
В диком упоенье боя,
В миг, когда он убивал,
Меч руководил рукою,
Панцирь телом управлял.
Но в тиши исповедальной,
Снизойдя во тьму времён,
Всё безмолвный, всё печальный,
Ожидал знаменья он.
Рыцарь, что же вы молчите?
Что ваш взор так хмур опять?
Славе с Болью – вашей свите —
Есть что вам о вас сказать.
Но туда, где райской дверью
Тучка рыжая горит,
Рыцарь смотрит, рыцарь верит,
Рыцарь плачет и молчит.
Или мозг устал пророчить?
Или кровь не горяча?
Рыцарь поднимать не хочет
Больше старого меча.
Слишком много в жизни дикой
Крови, боли и обид…
Только старый меч-владыка
Так же им руководит.
Другу стихотворцу
Арист, ты говоришь, что стих – твоё спасенье,
Превыше всех трудов, превыше всех наград,
Терновый твой венец, и крест, и воскресенье,
И суд, и сад, и ад.
Ты памятник себе воздвиг огнеупорный
Из слухов, хитрой лжи, хвалы и клеветы,
И если кто-то мог писать о ясном спорно,
То это – только ты.
Высокопарный вздор комедий и трагедий
Ты претворил в судьбу, и в ней тебе везло:
Так! – Ты умеешь всех презрительней на свете
Встречать добро и зло.
И твой любимый бес, сухой и моложавый,
Непринуждённость в хитрой выдумке любя,
Всё ходит за тобой, как арендатор славы,
И мучает тебя.
И долго будешь тем известен ты народу,
Что всех изысканней язык ты исказил.
У музы у твоей всё ярче год от году
Блеск стрекозиных крыл.
Господь тебя слепил из глины мокро-зыбкой,
Чтоб научился ты, презрительность любя,
По-чаадаевски, с язвительной улыбкой
Плыть поперёк себя.
…Не тот поэт, Арист, кто рифмы плесть умеет,
Кто в словоблудии сумел достигнуть дна,
А тот, кто, став бессмертным, не жалеет,
Что жизнь – всего одна.
Бесы
Мчатся тучи, вьются тучи,
Пляшут быстрые лучи.
Небо бьётся, как в падучей,
Звёзды – как огни в печи.