. Это был, как видно, психологически тяжелый период в жизни Баркова: провинность следовала за провинностью. 1 апреля «…отлучившись из Академии, он возвратился в нетрезвом виде и произвел такой шум, что для усмирения его товарищи принуждены были позвать состоявшего в Академии для охранения порядка прапорщика Галла. Барков, сопротивляясь ему, „сказал за собою слово и дело“, почему взят был „под караул“ и отправлен в Тайную Канцелярию розыскных дел. 15 апреля он был возвращен оттуда и снова принят в академический университет с таким объявлением, что хотя он Барков за то подлежал жестокому наказанию, но в рассуждении его молодых лет и в чаянии, что те свои худые поступки он добрыми в науках успехами заслуживать будет, от того наказания освобожден; а ежели впредь он Барков явится в пьянстве или в худых каких поступках, тогда жестоко наказан и отослан будет в матросскую службу вечно» ^>[82].

Из этого документа, как и последующих, очевидно, что Баркова, несмотря на его проступки, ценили как подающего надежды талантливого студента: как здесь, так и впредь его будут журить или даже наказывать, но в конце концов всегда предоставлять возможность тех или иных (весьма ответственных) занятий при Академии наук.

Так случилось и «буйной» для Баркова весной 1751 года. Не вняв предыдущему предупреждению, он снова провинился и 25 мая исключен из числа студентов и состоял в типографии учеником наборного дела, с содержанием по два рубля в месяц; но канцелярия, «усмотря его молодые лета и ожидая, не будет ли от него впредь какого плода, назначила ему обучаться российскому штилю у проф. Крашенинникова, и языкам французскому и немецкому, и только по окончании учебных часов приходить в типографию, при чем корректору Барсову поручено было наблюдать, чтобы он не впал в прежние непорядки, и доносить о его занятиях и поведении ежемесячно» ^>[83]. Таким образом, Баркова попросту освободили от занятий теми предметами, которых он не любил и в которых не успевал, предоставив возможность заниматься любимым делом – изучением языков, да еще, сверх того, осваивать процесс подготовки книг к изданию.

В июле 1751 года корректор типографии А. С. Барсов, которому было поручено руководить Барковым и сообщать о его поведении, доносил, что «<…> оный Барков находится в трезвом уме и состоянии и о прежних своих продерзостях сильно сожалеет и поступает тихо, смирно и кротко и притом послушен и к делу прилежен» ^>[84]. Надо полагать, обилие положительных эпитетов в донесении Барсова о поведении Баркова соответствовало его истинному образу жизни в это время, а не было лишь товарищеской выручкой.

Осенью академическая канцелярия подтвердила дозволение Баркову продолжить изучение французского и немецкого языков и «российского штиля», мотивируя всё теми же молодыми его летами «и не может ли быть от него впредь какого плода» ^>[85], и для этих занятий ему были выданы грамматики – немецкая и французская ^>[86]. По-видимому, он делал успехи и на службе в типографии: 29 мая 1752 года его назначили уже помощником корректора Барсова (вероятно, помимо благонравного поведения, были отмечены и его успехи по части освоения «российского штиля»).

Между тем 10 ноября 1752 года Барков был «за пьянство и ссору в ночное время вместе с двумя академическими мастеровыми <гравировальными учениками. – В. С.> наказан розгами» ^>[87], но продолжал работать помощником корректора.

Положение Баркова изменилось весной следующего года.

2 марта 1753 года он направил в канцелярию Академии наук следующее прошение: «<…> 1. Прошлого, 1752 года, Маия 29 числа определен я нижайший к находящемуся в типографии корректору Алексею Барсову для вспоможения ему в поправлении корректур и для записи у него бумаги и прочих материалов, понеже за множеством положенных на него Барсова дел, а имянно, что надлежит до приходу и расходу бумаги и прочих материалов, такожде и для посторонних его случающихся дел, как то переводу ведомостей и иных, без вспоможения оному одному исправиться было трудно. 2. А минувшаго февраля м<еся>ца 5 числа сего 1753 года по резолюции Канцелярии Академии Наук помянутый корректор Алексей Барсов от должности, касающейся до приходу и расходу бумаги и прочих материалов, уволен, и оная препоручена определенным для тех дел особым людям г<оспо>д<и>ну инспектору Томилину и наборщику Ивану Ильину, и следовательно он ныне оставлен токмо при исправлении корректорской должности и над типографскими служительми смотрение имеет, что он без труда и без помощи моей исправлять может. 3. И тако я нижайший в типографии впредь имею находиться праздно, ибо как объявлено мною, для помянутых обстоятельств и умаления дел лехко может и без помощи моей оной корректор Барсов справляться. 4. А желаю я нижайший принять на себя должность бывшего при асессоре и унтер библиотекаре г<оспо>д<и>не Тауберте канцеляриста Ульяна Калмыкова, которую я свободно отправлять могу, хотя от типографии освобожден и не буду. 5. А понеже в убогом моем нынешнем состоянии определенным мне жалованьем, которого годовой оклад состоит токмо в тритцати шести рублях