по имени Рассел, которого она подцепила и захомутала так быстро, что за это время не вырастить даже кресс-салат. Гамлет пришел бы в ужас. Я так уж точно была ошарашена, хотя мать делала вид, будто этого не замечает.

Рассел владел компанией по поставке арматуры для ванных комнат, и это означало, что он был знатным сантехником, хотя мама настаивала на том, чтобы на людях называть его предпринимателем. Помимо этого он был хозяином двух сексуально озабоченных мопсов – Пикла и Пеппера, – которые трахали все, что оставалось неподвижным более трех секунд, включая меня.

До этого у меня не было опыта общения с собаками, и в шестилетнем возрасте я относилась к ним совершенно равнодушно. Конечно, я читала о них в книгах, видела их по телевизору, даже владела несколькими приятными на ощупь игрушечными версиями, но мой шестилетний разум воспринимал их скорее как мифических существ вроде драконов или единорогов. Никто из наших соседей, как и из моих школьных друзей или многочисленных родственников собак не держал. Когда на улице нам встречались собачники, выгуливающие своих питомцев, мама не выказывала умиления, а резко притягивала меня к себе, дожидаясь, пока они пройдут мимо. И любое предложение завести какое-нибудь домашнее животное отметалось быстро и безоговорочно.

Поэтому я опешила, когда Рассел и его собачьи подопечные переехали жить к нам. У Рассела тоже за плечами был один брак, но, в отличие от моей матери, он не обзавелся детьми. Зато у него были Пикл и Пеппер. Неудивительно, что ему сбагрили собак при разводе. По-видимому, его бывшая жена получила джакузи, а ему досталась живность. Каждый раз, когда он подъезжал к нашему дому на своем белом мини-вэне, я видела мопсов, разлегшихся на торпеде безразмерными мягкими игрушками с выпученными темными глазами и развевающимися на ветру крошечными розовыми язычками. Коренастые, черного окраса, бочкообразной формы, приобретенной усилиями хозяина, который упорно их перекармливал, мопсы были настолько неуклюжи, что их приходилось буквально на руках затаскивать в машину и выгружать обратно.

Поначалу, на какую-то наносекунду, они показались мне забавными. Я попробовала поиграть с ними, но они не проявили ни интереса, ни способностей к игре с мячиками, веревками и пищалками. Их главными хобби оказались еда, чихание, отрыжка и сон. Рассела они боготворили, и в тех редких случаях, когда он оставлял их дома, на приплюснутых мордочках отражался настоящий ужас. Они беспокойно носились кругами, порой доводя себя до тошноты. Чаще всего ему приходилось уступать и брать их с собой. Подхватывая каждого под мышку, он выходил из дома, похожий на регбиста.

Я терпела этих мопсов в течение первых нескольких недель, пока их почти непрерывное сопение вкупе с раздражающим цоканьем когтей по полу и обтиранием моих голых лодыжек щетинистой шкурой, равно как и противный запах псины не довели меня до ручки. Это необъяснимо, но Рассел их обожал. И на короткое время моя мама тоже стала одержима собаками, хотя я думаю, что на самом деле она влюбилась в аксессуары. Она прошла через фазу приобретения нелепых модных вещиц для собак (вроде клетчатых пальто, инкрустированных ошейников, меховых митенок на лапы), не говоря уже о скупке домашних принадлежностей с изображением мопсов (кружек, подушек, кухонных полотенец). Она настойчиво призывала меня подружиться с моими новыми сводными родственниками, несмотря на то, что они астматики и совершенно бесполезны как партнеры по играм. Она даже пыталась уговорить меня позволить им спать на моей кровати, от чего я наотрез отказалась, сославшись на то, что они храпят.