Первые несколько дней, конечно, практически никого не было. Улицы были пустынны. Почти из каждого окна раздавались рыдания, да изредка, с криком, пробегал какой-нибудь человек или медленно брела плачущая женщина. Сейчас попривыкли и вывалили на улицу.

Люди ко всему привыкают.


На одной из улиц появляется знакомая фигура.

У голубя как-то особенно стукает сердце. Так-так, приготовились, приготовились. Голуби-дурачки на козырьке тоже заворочались.

Когда фигура подходит, самый жирный из голубей с козырька слетает вниз.

Так стоять! Тут что-то не то. Еле удерживаю птицу, готовую поднять панику и стрелой броситься вниз, туда, где дедушка достаёт из кармана плаща кулек с сухим хлебом и начинает крошить его. Голуби с козырька радостно гомоня слетаются ему под ноги. Понятно теперь, чего они там трутся всё время. А мы пока есть не будем. Впереди у нас важное дело, нельзя быть отяжелевшим и отвлекаться на ерунду. Хотя желудок и говорит обратное.


Голуби, сидящие рядом со мной на крыше, то ли слишком сытые, то ли у них свой дедушка, но они не летят вниз. Они с важным видом расправляют крылья и пускаются в полет. Лететь за ними или что? Нельзя упустить клиента, но и торчать тут, когда все сорвались тоже подозрительно.

Упустить или спалиться? Вот в чём вопрос.

Но очевидно это вопрос только для меня, а не для птицы. Вот она видит перед собой свою полетную дорожку, точнее мы оба её видим. Но пока я думаю, птица просто расправляет крылья и устремляется за сородичами.

Куда мы?

Круг над площадью?

Ну предположим, что круг над площадью действительно можно дать, почему бы и нет?

Это до сих пор удивительно чувствовать чувствами птицы. Ты не знаешь ни одного названия улицы, но зато точно знаешь, где север, как лететь, кто командир, где твоё место в стае и как не столкнуться с другими. Ориентируешься по каким-то неуловимым для человека ориентирам, видишь вообще все вокруг, но сосредоточиться не можешь ни на чём, и всё движущееся воспринимаешь в общем. Вот внизу прямо под нами идёт знакомая фигура, ни деталей, ни каких-то конкретных черт уловить нельзя. Вот же, птичье чутьё. Нужно спуститься чуть пониже. Наш дедушка или кто это? Фигура выходит с северо-западной улицы на площадь. Плащ, блестящая лысина, походка в развалку, левая рука в кармане, правая машет в такт шагам, как будто что-то ищет в воздухе. Военный? Где я его видел? Яркий шарф, неброская внешность.

Стоп!

Шарф не яркий. Шарф такой же неброский, как и вся остальная одежда. Люди видят этот шарф совершенно обычным, а вот птичий художник разрисовал его так, что любая птица издалека видит, что лучше держаться подальше от него и его владельца. Шарф заряжен по самое немогу.

Ооооо!

Вся стая чувствует это и меняя на лету траекторию уходит за дома. Линии нарисованные в небе голубиным художником меняются моментально. И для всех птиц эти линии идут одинаково – огибая как можно дальше площадь на которую прямо сейчас вступает лысый.


Фигура замедляет шаг и начинает озираться.

Тихо, голубь, лети тихо!

Сердце, перестань так колотиться. Выдох! Нужно сделать выдох. Легко сказать! Когда ты птица – вдыхать – выдыхать бесполезно. Кислород не успокаивает. Я бы вжал голову в плечи если бы они у меня были, но я и так маленький сизый голубь в стае таких же точно сизых голубей. Фигура начинает поднимать взгляд и оглядывать верхние этажи зданий.

Редкие прохожие издалека обходят его, а он стоит, засунув теперь уже обе руки в карманы, и смотрит в небо.

Так! Спокойно!

Он меня не видит. Я вне поля его зрения. Мы ушли за крышу дома. Десять секунд и мы вынырнем. Главное чтобы он за это время не ушёл.