Охотники всё ещё держа чужака на прицеле приближаются медленно и осторожно. Чужак свободной рукой пытается закрыть рану в горле, а увидев, что охотники подбираются ближе он рычит и стреляет. Но так как на пистолете лежу я, выстрелом мне обжигает брюхо и сносит заднюю лапу. Ну может часть лапы. Вот это действительно больно. Я вою. Вою из последних сил. Наверное это получается очень громко и наверное слишком близко – чужак, находящийся при смерти вздрагивает. Глаза его широко раскрываются. Он скосив взгляд пытается увидеть меня. Я ловлю этот взгляд полный удивления и недоумения. Взгляд человека, которого собачий вой вытянул с того света. Человека, который бывал там не раз. Хищника, который прошел путь от царя всего живого до цепной шавки и обратно. Одиночки, который создал огромную семью и во имя её спасения стал чужаком.
Ты держался всё это время достойно.
Спи спокойно, брат!
Охотники дают последний залп.
Темнота.
– Разговаривал ты с этим новым начальником полиции?
– Разговаривал, ну. Но толку от него нет совсем.
– Чего так?
– Да что-то он к звонкам серьезно не относится
– Может ему и самому звонят?
– Конечно звонят! Конечно же и ему звонят! Всем звонят и ему тоже. Ты знаешь кого-нибудь кому не звонят?
– Нет.
– А ты пробовал телефон отключать?
– А ты что думаешь это поможет?
Из крохотных совпадений
Я открываю глаза, когда грузовик снижает скорость, а потом и совсем останавливается. Водитель вылезает и кряхтя идёт к кузову. Они вытаскивают меня за руки и за ноги тащат. Они наверное уверены, что я ничего не чувствую, но я чувствую. Просто у меня нет сил ничего сказать.
И пить. Очень хочется пить.
Сквозь чуть приоткрытые глаза пробивается лунный свет. Осенние низкие облака медленно плывут, скоро они закроют Луну совсем. Небо начинает раскачиваться и через несколько секунд я отправляюсь в свободный полёт, а потом в свободный спуск в кювет.
В борщевик кинули, сволочи. Главное чтобы не обожгло глаза – остальное переживём. Наконец я останавливаюсь на дне придорожного оврага. Повезло, что по пути не попалось камней об которые можно было бы удариться головой. С другой стороны, непонятно сколько так придётся пролежать, может и лучше было бы головой о камень?
Нет-нет! Нельзя паниковать, унывать и терять самообладание. Нужно ждать, нужно дождаться. Может быть через пару дней силы вернутся и можно будет встать. Если, конечно, меня неподвижного не убьют жажда, голод и ночные холода. Хотя может это и к лучшему. Медленно открываю глаза. На дне канавы ничего не растёт и я лежу на спине опухающим лицом к полной Луне, которую затягивают тучи.
В лунном свете стоит неказистая покосившаяся хата. На завалинке сидит дед, прямой как жердь. У него длинные седые волосы и такая же длинная и седая борода. Что-то странное у него с глазами, как будто он слепой. На посох, который дед держит в руке, садится ворон. Этот ворон смотрит на меня антрацитовым глазом и каркает единожды.
Р-Раз
Среда вечер.
Суббота утро.
Много машин, больших и маленьких, грязных и чистых приезжают между средой и субботой. Много женщин за рулём, ещё больше мужчин. Некоторые приезжают одни, у других в салоне: дети, собаки, друзья, любимые. Несмотря на развешанные везде предупреждения, никто никогда не высаживает пассажиров перед заправкой.
Особенно с субботы до среды.
И никогда со среды до субботы.
Когда работаешь сутки через двое, смена выпадает на среду или субботу всего 3—4 раза в месяц. Но для меня это не проблема. Всегда кому-то нужно поменяться. У всех есть какие-то дела. Планы на выходные. Выходные.
У всех кроме меня. У меня нет ни планов, ни выходных, ни торжеств, ни поездок с семьёй. Я не хочу отдыхать. Я не могу отдыхать. Я не сплю, не устаю, и не могу радоваться. Я в постоянном напряженном сером состоянии ожидания.