Теперь сам Боже отвел им время на испытания их человеческих сил и качеств, как бы давая им, экипажу, время на оправдание их оплошности, забывчивости человеческой в порывах гнева…
То, что еще секундой назад собою представляло летающую машину, невероятно смелое достижение человеческой мысли, сейчас разваливалось на части, разрывалось, круша шпангоуты, обшивку и стрингеры, разрываясь, ломая трубопроводы и кабели…
И первыми двигатели, что оторвались, срываясь со своих креплений, круша разгоряченными своими частями титановые перегородки противопожарные в отсеках мотогондол и отрывая такие крепкие трубопроводы, не дюралевые, а, заметьте, из нержавеющих крепких сталей, ведь… И следом крылья, такие гибкие почти тридцати пяти метровые в размахе напоследок взмахнули, как у смертельно подраненной птицы, и сложились бессильно, и разрушаясь…
И в этой мясорубке они все пытались выжить, такие слабые и беззащитные…
Остатки пылающие, исковерканные и горящие, они протянулись по бетону десятки метров… и, наконец-то, замерли…
Все! Теперь включился отсчет на время их истекающих жизней!
Рождение героев
Она задыхалась от едкого дыма, еле пришла в себя и тут же закашлялась. Секунды ничего не могла понять, горло разрывало от едкого привкуса, к тому же голова гудела, а тело просто разламывало от боли. Медленно словно из тумана выплывали неясные очертания служебного отсека…
– Гадина Валька! Все по твоей вине! – прошептала беспомощная стюардесса.
Еще секунды она, словно надеясь на чудо, хотела забыть, не вспоминать этих последних мгновений посадки самолета, как тут что-то на ее глазах произошло…
Ее голова нелепо свисала, и она видела только часть прохода, пилотскую дверь впереди отсека. Потом все на ее глазах, как в замедленном кино, словно в тумане…
Увидела дверь пилотской кабины, которая почему-то на ее глазах просто выпала, а следом вывалился кто-то из пилотов, и тут же, повозившись немного в проходе, неуверенно встал на ноги, обернувшись спиной к ней, затем шатаясь, цепляясь, окровавленными руками, исчез за стенками служебного отсека.
Потому как в лицо ей ударил порыв свежего и чистого воздуха, она поняла, что этот, кто мимо пролез, он открыл входную дверь. Но все это пронеслось мгновенно в мыслях, потому что она, открывая рот, хватала и хватала этот воздух, словно только что вынырнула с большой глубины. От этого воздуха, что ворвался и до боли расширил легкие, разлился кислородом по артериям, она окончательно очнулась, но, все еще плохо соображая, увидела, как мимо нее, словно призраки и тени, промелькнули люди со стороны пилотской кабины.
Окровавленный, с широко раскрытыми и безумными глазами, как бы ее, не видя и не замечая никого, мимо нее, припадая на ногу и цепляясь за все руками, протащился Михалыч. При этом, как, ей показалось, она им что-то сказала, но это ей только так показалось, как она поняла.
Еще раз она попыталась привлечь к себе внимание, когда мимо в проход протиснулась их женщина – штурман.
Гадина Валька! Мелькнуло в голове. Все по твоей вине!
Ведь увидела же ее, увидела!
И как ей показалось, что она той гадине, штурману, на какие-то мгновения посмотрела прямо в глаза, а следом и ее фигура в разодранной до самого пояса форменной юбке, из-под которой торчало ее нижнее белье и тело сквозь порванную форменную тужурку без пуговиц и при одном погоне. И что она, тоже забывая, не видя ее, проплыла мимо к выходу.
И ей почему-то врезался в памяти этот ее растерзанный вид: с разодранной тужуркой, на которой болтался почему-то только один погон с тремя золотистыми полосами старшего пилотского состава, ее шатающаяся фигура, нелепо переваливающаяся на ногах в одной туфле, с босой ногой, со спущенным по ней рваным чулком.