Антон грозно глянул на чиновника, понимая, что его угрозами руководит вовсе не фискальный порядок, а мелкий интерес скорейшего отъезда из этой не такой уж значительной в масштабах Княжества деревеньки.

– Отец жив, он только утром приходил в себя!

– У-й, и то верно, – забурчал из-под рыжей бороды купец. – Ну не по-людски же. Как он разозлится на нас, когда поправится и узнает, что мы, молодцы́, его уж и сместили. Ох, устроит нам старец Щука.

– Вот уж Щука-то лучше прочих бы уразумел наши действия, – заявил землевладелец. – Надо выдвигать кандидатов!

– И кто на примете? – ехидно спросил Антон.

Но землевладелец, сделал вид, что ехидства не заметил, наоборот – степенно кивнул в ответ на этот очень к месту заданный вопрос и завел о том, что новым старостой следует выбрать человека, конечно, обученного грамоте и счету, обязательно знающего иноземные языки, ибо Талица это вам не заглушье какое-то в глухом Северо-Восточном. Чай не медвежий угол, мы-де недалеко от западного большака стоим. Еще староста должен разбираться в делах учетных, чтить традиции и, конечно, владеть большими земельными наделами.

– Ведь кто будет лучше заботиться о земле, чем ее рачительный хозяин?

– А вот вам! – купец без стеснения выставил над столом пухлую дулю. – Нипочем я этого ростовщика не сделаю нашим головой. К нему уж и так треть рядовичей в закупы ушла – на полях горбатятся. Да он деревню с потрохами продаст в первый же свой день.

– Так, может, нам выдвинуть нашего дорогого купца? – тут же отразил землевладелец. – Ужто и купеческую грамотку пожаловали?

Купец покривился: больно топорный укол – землевладелец мог бы надумать и получше. Купца хоть и звали купцом, однако больше из уважения к этому состоятельному общиннику. Да и сам «купец» секрета не делал, что рода он даже не рядо́вого, а холопского. Хоть он и выкупился на волю еще по молодости, до купеческой грамоты ему еще сто лет возить по городам лен и шерсть, которыми он торгует. Купец и не обиделся, а почуяв куда дует ветер, ответил:

– Не нужно выдвигать нового человека. У нас уже есть способный малый, который в период Щукиного недуга занимался делами, – указал ладонью на Антона. – Так отчего б не оставить его?

– Я очень уважаю сына старосты, но слишком уж он молод. Куда ему управлять целой деревней? – не восприняв это предложение всерьез, благодушно ответил землевладелец, да было поздно.

– А что ж? – поднял голову кузнец. – По-моему, у него до сих пор получалось. Явно же, вот, Антон наш! Да всё как было сказано: он и грамотен, и по-западному что-то могёт, и честен, и о деревне болеет. Да и тятька его кой-каким премудростям, поди, обучил.

«По-западному могёт», конечно, было преувеличением. Старый Щуки и правда между делом научил Антона именно что какому-то западному языку, да Антон и понятия не имел, где страна с этим каркающим, шипящим наречием лежит и даже как она правильно называется, то ли Святая, то ли Священная империя и еще каких-то там наций, Бог ее знает. Говорят, это даже и не страна, а кучка мелких княжеств. На западе у них с языками вовсе непонятно, трех шагов не ступишь, чтобы границу очередного графства-швабства не пересечь, и везде говорят по-своему. «То-то дело у нас в Княжестве», – тоскливо думал Антон, отвлекшись от неинтересной болтовни за столом. От Старецграда в Западном до Порта Соя в Восточном – сорок пар лаптей истопчешь дорогами, а язык всё один. Говор, конечно, разный. Колька на нижне-княжеском бачит, как и многие тут в Талице. Кузнец, он из Сварги родом, по-северному окает. А всё едино, захочешь – поймешь, никуда не денешься.