Барсик, с трудом перетащив через меня отвисшее пузо, устроился с противоположной от мелкого стороны.

– Тима, а ты не умрёшь? – Васёк смотрит на меня полными небесной синевы глазами. Ох, сколько девок голову потеряет, когда он подрастёт. А ведь уже, получается, одиннадцать парню. Ладно свой день рождение пропустил, но ведь и брата без подарка оставил с этой комой. Вот бяда-а-а…

– Нет, братка, не умру.

– Мявк… – раздалось ленивое из-под моей правой руки.

– Вот видишь. И Барсик говорит, что нет.

– Ой, – братишка всплеснул руками, – ты что, как папа умеешь разговаривать с животными?

– Нет, – я аж обалдел.

– Ну чего врёшь? – посмотрев на меня строгим взглядом, погрозил пальцем.

– С чего ты взял? – делаю большие глаза. – Я честно не умею разговаривать с животными.

– Мяу.

– Вот видишь и Барсик говорит, что я слишком тупой. Что? Ты кого тупым назвал, животное?

Даже попытался отвесить щелбана этому рыжему… Но не получилось, руки совсем не хотят шевелиться – атрофия. Барсик же только приоткрыл один глаз и широко зевнул.

А братишка запрыгал на одной ноге и затянул:

– А Тимка с Барсиком разговаривает, а Тимка с Барсиком разговаривает.

– Гав.

– Тима что она сказала?

– Отстань.

– Ну, Тима-а-а-а…

Вздыхаю:

– Говорит, что ты непоседа.

Василёк радостно засмеялся и поскакал к отцу, со вселенской скорбью наблюдавшему за бабушкой и мамой.

– Папа, папа, а Тимка с Барсиком и Белочкой разговаривает, – и серьёзно так кивает. – Это побочный эффект?

Бабка с маманей даже сырость разводить перестали от такой предъявы.

– Ты где таких слов нахватался? – по-доброму заулыбался батя.

– От мамы, от мамы.

– Ясно, – сев на корточки, гладит Васька по вихрастой макушке. – Нет, не разговаривает, а понимает. Согласись, это не одно и то же. У нас это семейное, ты вот чуток подрастёшь, и тоже будешь понимать.

– Но я сейчас хочу, – насупился брат.

– Хотеть не вредно, – батя подмигивает, – тренируйся. Иди вон с Белочкой поговори.

Брательник недолго думая ускакал к стене, возле которой развалилась сытая овчарка, и принялся что-то ей там втирать. Все с интересом уставились на процесс. Минут через пять Васёк пожаловался:

– Не хочет со мной говорить.

– Совсем? – это поинтересовалась бабуля.

– Ага, – огорчённо качает головой братишка. – Ей не интересно, она наелась и хочет спать.

Блин. Мне нельзя смеяться я же при смерти. И вообще у меня какое-то хрюканье вместо смеха получается. Зато Барсик аж лапы вверх задрал и дрыгает ими. Вроде как за двоих отдувается: за немощного меня и за себя. Белочка открыла глаза и довольно скалится. Батя сползает по стеночке, а бабуля с мамулей опять обнялись и рыдают, но уже от смеха.

Но тут бабуля неожиданно стала серьёзной и обломала всем веселье:

– Смех смехом, но насчёт побочных эффектов верно Василёк заметил.

– Верно, – мама аж напряглась вся. – Надо бы всё досконально проверить. А то мало ли, вдруг начнёт в кота превращаться.

Ой, напугали. Тоже мне беда. Ну буду ещё и в кота превращаться, а то пока только в вОрона могу. То ли дело батя. Тот запросто в медведя или там в тигра. А я? Даже неудобно…

Но бате похоже самая крупная смешинка в рот попала:

– Скорее пузо назад отрастёт и ещё больше станет, – и вальяжно эдак, как гусь прошёлся по комнате.

А вот этого мне и даром не надо! Только похудел, понимаешь ли. Конечно, никому такой диеты не пожелаю, но и толстеть снова не хочу. Попытался найти где-нибудь рядом деревяшку, чтоб постучать… Но ничего кроме головы Барсика не нашёл. Однако атрофия даёт о себе знать. Кот, глянув на мои потуги, просто отодвинулся. Но посмотрев на мою расстроенную физиономию, сжалился… Добравшись до моей головы, постучал лапкой по лбу и радостно оскалился.