Я осознала, что помощи мне ждать неоткуда. Меня била крупная дрожь, я тряслась, рыдая, упала на пол.

Вечером Геныч влетел в дом как бешеный пес и с ходу влепил мне в скулу, под глаз.

– Ты где была, сука?

– Дома была, – сквозь слезы ответила ему.

– Ты кому врешь, падла? – при этом больно тянул вниз мою голову за волосы и орал: – Смотри мне в глаза, когда я с тобой разговариваю.

Я глядела в его глаза, и страх начал быстро парализовывать мое сознание. Его злой оскал мне ясно говорил, что ему нравится издеваться, и я замолчала.

Что могло случиться за тот час, который он отсутствовал в доме перед нашей свадьбой. Что так могло подействовать на него, почему он резко стал садистом, а не человеком. Для меня осталось загадкой.

В моем искалеченном сердце не было места больше ни одному чувству, кроме ненависти. Я возненавидела весь мужской род, извращенный и равнодушный.

На следующее утро я проснулась от головной боли, голова просто раскалывалась от боли, левая щека сильно распухла, да так, что еле как смогла приоткрыть глаза. Лицо сейчас представляло сплошной черный синяк, а в квартире стояла мертвая тишина. И вдруг дверь с грохотом распахнулась, ударившись о стену. От неожиданности я подпрыгнула. Он стоял в дверях и гадко улыбался.

– Че развалилась? А ну быстро встала и пожрать собери на стол.

От боли не могла нормально ответить, кое-как пролепетала в ответ:

– Мне надо в больницу…

Он навис надо мной, схватив опять за волосы и сопя своим поганым ртом, сквозь зубы прошипел:

– Че ты сказала, в больницу надо? Да я тебя убью, если ты хоть раз за дверь выйдешь. Поняла?

Я от страха зажмурилась, не хотела смотреть в его от злости узкие глаза, он действительно испытывал кайф от того, что я боюсь.

Мой тиран еще больнее накрутил волосы на кулак и громко заорал:

– Я тебя спрашиваю, ты поняла, что я тебе сказал?

Промямлив в ответ, дала ему понять, что поняла. Он швырнул меня к двери и сдавленным голосом прорычал:

– Живо жрать приготовила!

Через полчаса мое чудище наконец-то нажралось и засобиралось по своим бандитским делам. Уходя, забрал с собой ножи. Да, сейчас я уверенно вам скажу, бывших зэков не бывает.

Нервное напряжение было таким сильным, что я была на грани истерики. К горлу подкатил ком, и я разрыдалась в голос.

«Мамочка, – неслось в голове, – я тоже хочу к тебе, я не хочу больше жить».

Выпрыгнуть из окна у меня водилось к нулю. «Наглотаться таблеток», – мелькнула другая мысль. Но я ведь точно знала, что в доме никаких таблеток нет, за ту неделю, что мы прожили вместе, никто из нас не болел. Значит, надо как мама, просто найти веревку. Я решительно встала и стала искать веревку. Ничего не найдя подходящего, я взяла простынь и начала ее рвать на ленты, скручивая их в веревку.

Но неожиданно вернулся Геныч.

– Ты че, тварь, решила, как твоя мамашка? – его пальцы вцепились в мое горло. И он от злости зашипел: – Не-е-ет, сука, я на тебе сначала отыграюсь по полной за твою мать. А потом сам закатаю в асфальт.

– Ты знал мою маму? – набрав в себя храбрости и еле шевеля языком, спросила его.

– Не твое собачье дело. А за эти веревки я тебя, тварь, накажу, – и сильно толкнул меня.

Я не удержалась, упала на пол, он за шиворот подтащил меня ближе к окну, схватил мою веревку и ей же привязал меня к батарее. Рядом поставил пластиковую бутылку с водой и пустое ведро.

– Теперь как собаку буду тебя выгуливать по квартире, – и громко засмеялся. Потом зашел в кухню, вернувшись, с порога кинул в меня кусок хлеба. – Жри! Мясо не заслужила.

Он ушел, а сил плакать у меня уже не осталось.

Я не повзрослела, я постарела на целую жизнь, на сто жизней за эти полгода, которые прошли в огненном котле ада.