– Добрый вечер, Илья Михайлович.

 Этот спокойный и приятный голос заставил его вздрогнуть.

– Господи… Вы напугали меня, я не слышал, как вы вошли.

 Слова давались ему с трудом. Голос был хриплым и фразы выходили наружу медленно, чередуясь с глубокими вдохами.

– Опять анализы? На сегодня не было назначено никаких процедур.

– Прошу прощения, я не доктор. Да и вообще, к медицине не имею никакого отношения. Я хотел…

– Тогда, какого чёрта вы здесь делаете?!

 Немного разговорившись, голос начал приобретать присущие ему властные металлические нотки.

– Я вас не звал, и мне не доставляет удовольствия, когда за мной шпионят!

– Я ещё раз прошу прошения, меня зовут…

– Вы папарацци? Вам нужны снимки? Как вы сюда попали?!

 Переходя постепенно на крик и всё более негодуя и нервничая, он закашлялся. Поэтому допрос пришлось на долгое время отложить. Кашель вызывал дикие головные боли, клокоча внутри, как колокольный набат, оповещающий о прибытии врага.

– Я, писатель, – сказал посетитель, улучив момент между приступами кашля.

– Кто? Никаких встреч на сегодня, да и на завтра у меня нет. Зачем вы здесь?

– Вы успокойтесь, именно это я и хочу вам объяснить.

 Приступ кашля прошёл, а боль в голове лишь глухим эхом отдавалась где-то вдалеке. Илья Михайлович действительно решил не будить лихо.

– Сынок, ты меня не успокаивай. Ты о себе подумай. Тебя с лестницы, никогда не спускали?

– Нет, – твёрдо, и также спокойно ответил писатель. – Уверен, что и сейчас не спустят.

– Неужели? И чем, я бы дерзнул поинтересоваться, вызвано столь спорное утверждение?

– У меня задание написать сценарий о вашей жизни. Ещё я хочу написать книгу, а то что в ней будет, зависит только от меня. Писатели оставляют в памяти народа образ героя. То, каким вас запомнят люди, зависит не от вас, а от человека, перенесшего вашу жизнь на бумагу.

– Если, вы напишете всякую «дичь», так популярную в последнее время, её никто не примет. Такой сценарий в работу не уйдёт!

–Значит, будет книга. С ней ваши покровители ничего сделать не смогут.

 Его голос был твёрд, уверен и безапелляционен, вызывая ощущение, что именно так оно и будет.

– И вы думаете, что мне есть до этого какое-то дело?

– Уверен.

– Да, и почему, разрешите узнать?

– Наследие. Вам совершенно небезразлично, как бы вы не хотели это показать, что останется после вас. Каким вас запомнят люди – величайшим спортсменом, политиком, писателем, драматургом или, презираемым людьми, но угодным всем властям, автором спорных законов и ручным оратором. В сухом остатке, на сегодняшний момент вас презирают, считают высокомерным приспособленцем, но ведь у вас есть и другая сторона – обожаемого и великого героя. Я хочу разобраться, кто вы? И где та грань от ненависти до любви?

 Илья Михайлович долго молчал. Ему хотелось встать и выбить всю эту дурь из наглеца, но осознав свою полную беспомощность, он сник. Все эти слова только глубже вдавили его в больничную койку. Как он устал от этих молодых умников, которые все знают, все понимают. «Тупые завистники, погрязшие в собственной невежественности, ничего не замечающих, кроме своих животных инстинктов, не интересующихся ничем, кроме своих убогих проблем. Это они будут судить меня? Пытаться анализировать и разбирать чужие ошибки, не понимая, что тем самым оправдывают своё бездействие, лень и никчёмность. Не разбираясь в элементарных вещах, будут решать, каким меня запомнят люди?»

– Зачем? – обречённо вымолвил он. – Для чего мне сотрясать воздух? Мне не изменить вашего мнения. Люди только думают, что могут быть объективными. Имея собственное мнение, мы становимся заложниками эмоций и предрассудков.