«Счастью своему боялась поверить,» – его слова.

Но никогда он не позволяет себе её обижать. И другим тоже возможности такой не дает.

Находясь рядом с ними, я всегда осязаю неподдельную, самую искреннюю любовь.

А от Яра я что получаю? Приступы паники. Холодящий внутренности ужас. Бессилие.

Жить на пороховой бочке – не мой вариант.

Не думаю, что в ближайшие лет десять Ярослав повзрослеет.

С одной стороны, я понимаю, когда ещё глупости делать, как не в его возрасте?! Всего лишь двадцать один. Но с другой…

К чему тогда все его обещания, уговоры, признания?! Зачем это всё обесценивать? Хочется веселья и разнообразия?! Так я не мешаю! Всего лишь прошу меня не трогать и не рвать уцелевшие клочки сердечной мышцы. Они и так едва существуют.

Больнее, чем самые близкие, никто при всём желании сделать не сможет.

– Ты чего тут стоишь, Марьяшечка? Не пускают?

Я так погрязла в мыслях, что пропустила появление Сергея Ивановича.

Находясь в растерянных чувствах, подпрыгиваю на месте, прикладывая руку к груди, где сердце рвется наружу.

– Ты меня испугал, – шепчу сипло.

Когда никто не видит и не слышит, позволяю себе переходить с ним на «ты». Так привычнее.

В раннем детстве моим лучшим другом был его сын – Коля Спирин. И черепах ловили на пару, и на горшках вместе сидели – хотя я такого не помню, но Коля утверждает, что было.

Очень много времени проводили в дружной большой компании. Можно сказать – одна большая семья.

Сперва мне было трудно перестроиться и звать Сережу официально. Но когда стала слышать подобные обращения к нему повсеместно, втянулась.

– Искренне перед тобой извиняюсь. Бери документы и пошли ко мне, – произносит, ожидая от меня мгновенного исполнения.

Я бы с радостью!

– Не могу, – снова кошусь на злосчастную дверь.

– Что же тебе мешает, душа моя ясная?

– Не мог бы ты не обращаться ко мне таким противным тоном? – кроме как стрессом, ничем больше свои слова оправдать не могу. Они вырываются сами.

Стою, распахнув глаза от ужаса.

Брови Сергея взмывают вверх.

– Каким-каким тоном?! – в его интонации отчетливо слышна приторная вежливость. И шок.

Мы оба знаем, что в свои пять лет я была в него влюблена, и, невольно вспомнив об этом сейчас, мне очень неловко становится.

– Ты просто глумишься надо мной, – стараюсь быть достаточно убедительной.

– Я над тобой? Шутишь что ли? Или переработалась? Я тебя так двадцать лет называю. Вот уж открытие, – усмехается он. – Что случилось? Ключи потеряла?

– Там Васильева, – передергиваю плечами. – И Ярик.

Взгляд напротив мгновенно становится жестким.

Немного наклонив голову, он задает немой вопрос, дескать, я не ослышался?!

Киваю в ответ.

Три легких удара костяшек о металлическое полотно, а после холодное:

– Васильева, или ты прямо сейчас дверь открываешь, или рапорт мне на стол в течение пятнадцати минут.

Настя открывает дверь с таким оскорбленным видом, что впору рассмеяться.

Почувствуй себя дураком называется.

Хотя я и так чувствую.

Жутко неловко оттого, что Сергей стал свидетелем этого представления.

Он, конечно, хорошо осведомлен о замашках моего брата, но Ярославу уже не пятнадцать, нужно понимать, что и где себе позволяешь. Хочешь волочиться за очередной девкой – вперед. Однако будь добр делать это в одном из своих отелей, а не у меня на работе.

Молча захожу в кабинет, слегка задевая коллегу плечом.

Заберу документы и уйду. Видеть этих двоих – Ярослава и Настю, никакого желания нет. Оба понимали аморальность поступка и всё равно не подумали остановиться.

Яр, как и обычно, с отрешенным видом пролистывает страницы моего рабочего блокнота. Воплощение безмятежности. Оперся бедром о край стола и никого из нас не замечает. Даже тех прожигающе-гневных взглядов, что я обрушиваю в его сторону.