***

У нас опять случилась драка. Вилька, вспомнив своё беспризорно-гопническое детство, напал на старичка Тигра, тот, теряя шерсть, привычно взвыл как сто котов из мясорубки, а Триша увесистым кабачком понеслась из одной комнаты в другую – наводить порядок. По пути кошка успела хорошенько цапнуть меня за ногу, даже не заметив, что я тоже хочу мира, которого легко бы добилась, брызнув водой на драчунов, если успела бы первой. Ей же некогда разбираться, кто прав, кто виноват, главное, выполнить свою миротворческую миссию.

Двумя ударами лапой Триша загнала нарушителя спокойствия под тумбочку, откуда он ещё несколько минут сиял восторженно глазами – его затея явно удалась. Тигр как пострадавшая морда предпочёл спрятаться под покрывалом в надежде, что там его точно никто не найдёт. Кошка, гордо осмотрев поле боя, пошла успокаивать нервы игрой в дочки-матери. Ухватив за шкирку жёлтого мехового цыплёнка, она минут пять таскала его по всей квартире с протяжно-жутким утробным мявом. Незнакомые с такой забавой люди пугаются и думают, что кошечке очень плохо, может быть, даже совсем плохо, а знакомые знают – это Триша колыбельную песню поёт. Укачав цыплёнка, она кидает его мне под ноги и заглядывает в глаза: «Я всё правильно сделала? Я – хорошая?»

Вздыхаю: «Конечно, хорошая», и одной рукой глажу нашу главную миротворицу по шелковистой спинке, а другой – леплю пластырь сразу на четыре симметричные ранки от зубов, вокруг которых вот-вот проявится синяк. Быть может, он будет прекрасным по форме и необычным по цветовой гамме, но платье теперь я не скоро надену.

Утешает только то, что в остальных случаях, когда не надо кого-нибудь разнимать или нянчиться, Триша вполне себе тихая ласковая кошка, беззвучная и не кусачая.

***

Всё, допутешествовались. Никаких объектов, доступных в пределах одного дня, практически не осталось. Кое-что уже по второму, а то и по третьему разу посмотрели. Следующим летом, видимо, будем просто по деревням ездить, чтоб хоть что-то новое увидеть.

***

А вот и нет, имеются ещё места нами непознанные.

На этой неделе случился Боровск.

По пути заглянули в Малоярославец, любопытно было, что же за река здесь такая, Лужей называется.

Впрочем, чего удивляться – и область тут Ка-лужская.

Сама Лужа оказалась маленькой и неширокой, но весьма живописно-извилистой, словно кто нарочно запутал её среди высоких трав и пышных кустов. Зато, как нам сказали, по весне она, силу свою природную испытывая, может совсем берега потерять, тогда не только луга под воду уходят, но и мосты с дорогами.

Сейчас Лужа тихая, заманчивая.

Подойти бы ближе, чтоб все подробности речные разглядеть, но цель у нас другая.

Через полчаса прибыли мы в Боровск. Здесь всё соразмерно человеку: город не давит высотой, не зажимает в тисках имперского величия, не торопит, не подталкивает, а напротив, предлагает жить чуть медленней и стать своим.

Рассматривая чудом сохранившиеся древние храмы, заводы, купеческие особняки и просто домишки, мы гуляли по старинным улочкам, что привольно проложили себе путь по холмам от главной площади на все четыре стороны, из одного мира в другой, из прошлого в настоящее, и наоборот. Город реальный и город нарисованный постигали через фрески, находя их в самых неожиданных местах – на обшарпанных стенах, забитых фанеркой окнах, на заборах, что укрывают огород от любопытных взглядов, и даже под крышами. Наивные, философские, смешные, исторические, они были прекрасны в своей кажущейся простоте. Фрески, точнее роспись по всему, что для этого дела подходит, создал Владимир Овчинников, личность неоднозначная, часто неудобная для властей, а четверостишия к рисункам принадлежат его жене, Эльвире Частиковой.