Левой рукой Аркадий схватил его за горло. Приблизив свое лицо к лицу Германа, процедил сквозь зубы:

– Интересно знать, на что готов ты. Ради своего друга.

– На многое.

– Но не на все?

– Нет.

– На что же не готов?

– Просто скажи, что тебе от меня нужно.

– Я сказал.

– Чтобы я остался в Новой Сосновке, – уточнил Герман, не обращая внимания на пальцы Аркадия, сжимающие его шею, правда, не слишком сильно. – Такова цена твоих услуг.

Молчание.

– Ты хочешь, чтобы я остался… – он помедлил, – в качестве кого?

– Я не предлагаю тебе стать моим сексуальным партнером, если тебя напрягает именно это.

– В таком случае нахрена я тебе сдался? Давай уж сразу расставим точки над «ё», чтобы позже твои желания не стали для меня неожиданностью.

– Я хочу, чтобы ты стал членом моей семьи, – спокойно проговорил Аркадий.

И разжал пальцы. Уронил руку на колено. Отвернувшись, закурил сигарету и спустя несколько секунд – несколько глубоких затяжек, несколько параноидальных мыслей, едва уловимо исказивших смуглое лицо… – покосился на Германа.

Тот взирал на него в молчаливом изумлении.

– Предсказуемая реакция, – кивнул Аркадий.

– Ну, – Герман кашлянул, – члены семьи тоже бывают разные. Я, по твоей задумке, кем тебе должен стать? Сыном? Братом? Племянником?

– Помнишь, мы осматривали каналы под монастырем, – вдруг улыбнулся Аркадий, – и в одном очень старом полузатопленном канале у меня подвернулась нога…

– …там было полно воды, приходилось идти по скользким валунам, не видя, куда наступаешь…

– …я упал и разбил колено. Сильно разбил. И от боли даже перестал понимать, где мы находимся. Тогда ты подставил плечо и сказал: «Давай, брат, держись за меня. Смелее, смелее! Я не такой дохляк, каким выгляжу. Теперь нам налево и вверх… Уверен, да. Я никогда не теряю направление». И действительно, минут через двадцать я начал узнавать места, где мы шли, точнее, ковыляли, а еще через пять или семь минут впереди забрезжил свет.

– Я не теряю направление. – Герман пожал плечами. – Никогда.

Аркадий не спускал с него глаз.

Он глубоко вздохнул.

– Кажется, я догадываюсь, с какой целью ты мне об этом напомнил. Теперь я должен расчувствоваться и ответить тебе согласием. Но, Аркадий, как я могу это сделать, если не знаю, что с нами будет завтра? Со всеми нами.

– Мне важно знать, что принципиальных возражений ты не имеешь.

– Принципиальных не имею.

Уже в Новой Сосновке, не доезжая до ворот фермы, доктор остановил машину еще раз. Опять повернулся к Герману, из последних сил сохраняющему невозмутимый вид, и, протянув руку, согнутым указательным пальцем погладил его по щеке.

– Но мне будет трудно не предложить тебе стать моим сексуальным партнером.

– А мне будет трудно тебе отказать, – не шелохнувшись, произнес Герман. – Если ты все-таки предложишь. Но я откажу.

Аркадий кивнул.

– Этого не должно быть между нами, – добавил Герман, глядя в его невыносимо честные серые глаза.

– Скажи хотя бы почему.

– Ты сам знаешь, док.

– Потому что сынок миллионера убьет меня?

– Да.

К тому времени, когда он покончил и с жареной сельдью, и с картофельным пюре, и с повествованием, в обеденном зале осталось человек шесть или семь. Всего же на ферме сейчас проживало чуть больше сорока «гостей». Часть из них после ужина разместилась в холле перед телевизором, часть предпочла менее цивилизованные развлечения под Старым Дубом в саду за корпусом.

В конце своего рабочего дня, когда почти все тарелки и сковородки были перемыты, а столы протерты, Зинаида и ее молодые помощницы из числа обитателей фермы боролись с курением уже не так активно, как в течение дня, поэтому Герман безбоязненно вытянул из пачки сигарету. Щелкнул зажигалкой. Откинулся на спинку стула.