В ней поднималась разъедающая злоба. Если бы Лёша выглядел как прежде, — скромным ботаником-зубрилой с дешёвым рюкзачком за плечами, — она бы отнеслась к нему мягче. А если бы он опустился на социальное дно и превратился в бомжа-бывшего зэка, она бы его пожалела. Но к этому чужому холёному юноше (на вид ему было не больше двадцати пяти лет) никаких добрых чувств она не испытывала. Он бросил её — отшвырнул, как ненужную ветошь, и забыл на долгие годы. Юную, беспомощную, беременную.

Лёша улыбнулся, и на мгновение прежний мальчишка проглянул сквозь облик самоуверенного блондина в ботинках за две тысячи долларов. Сердце сжалось от воспоминаний. Того мальчика она до сих пор любила.

— Я больше никогда тебя не потревожу! Сегодня первый и последний раз, можешь мне поверить.

Это прозвучало так искренне, что она сразу ему поверила. И улыбался он непритворно.

— Зачем ты меня позвал? — спросила она без агрессии.

Он выудил из кармана что-то маленькое, металлическое и протянул на вытянутой руке. Ключ.

— Что это?

— Ключ от дедушкиного гаража.

— Зачем он мне?

— Разберёшься, — просто сказал он, доставая серебряный портсигар.

Там лежала одна-единственная самокрутка. Лёша раскурил её и спросил у Насти:

— Будешь?

Она вздохнула:

— Тебя судили за хранение наркотиков, а ты носишь в кармане траву и куришь где попало. Ты вообще нормальный?

— Это последняя. Правда последняя.

— Ладно, давай, — сказала она, кинув ключ в сумочку. — Что в гараже?

— Увидишь. После смерти деда я там перестроил кое-что, — он задержал дыхание, выпустил тонкую струю дыма в потолок, — и в самом гараже, и в подвале.

— Девушек в бункер водил?

— Нет, ни разу. Я там оставил кое-что для тебя. — Он сделал небольшую паузу, словно собирался с духом, и добавил: — И для Дениса.

Она поперхнулась затяжкой:

— Ты знаешь про него?

— Конечно, знаю. С самого начала знал. Я… следил за вами, — признался он.

— Тогда почему не появлялся в нашей жизни?

— Потому что не мог.

Травка ослабила тугой узел в груди. Настя передала сигарету Лёше, он аккуратно взял её, стараясь не соприкоснуться пальцами. Настя заметила этот маневр, кольнула обида. Как будто она прокажённая! Или у Лёши появилась женщина, которой он хранил железобетонную верность, исключавшую даже невинное прикосновение?

— Ты женат? — спросила она.

Он покачал головой:

— Не женат и никогда не был.

— Тогда мог хотя бы позвонить.

— Не мог, Настя. Ни позвонить, ни приехать, ни написать.

— И что же тебе мешало? Учёба в самом престижном учебном заведении? Новый статус? Место в списке Форбс к тридцати годам?

— Официально меня там нет.

— А неофициально?

Он кивнул:

— Есть.

Она так и думала.

— Всё с тобой понятно. Элитное образование, богатство, положение в обществе — ты осуществил все свои мечты. Поздравляю! А я оказалась на обочине, но кого это волнует? Я и раньше была тебе не пара, а сейчас и подавно. Ты, наверное, встречаешься с дочками нефтяных магнатов, моделями и кинозвёздами. Зачем тебе я? Зачем тебе наш сын?

Он пристально смотрел на неё своими зелёными глазами, но она не могла прочитать его мысли.

— Перечисляя мои достижения, ты забыла упомянуть зону, — сказал он, и Настя осеклась. — Два года в исправительной колонии за убийство, которого я не совершал.

— Тебя же реабилитировали… Твоя жизнь не разрушилась, ты смог добиться всего, чего хотел.

Он затушил окурок в раковине и провёл ладонью по лицу, будто снимал налипшую паутину.

— Всё не так просто, Настя. Я не встречаюсь с дочками олигархов или моделями. Я вообще с девушками не встречаюсь. Ты — единственная женщина, которую я любил и с которой был близок. Других нет и уже не будет.