Их первая ночь закончилась долгим поцелуем, завершившим череду любовных игр и мастер-класса возбуждающих ласк. Они одновременно провалились в сон, так и не успев разжать объятий.

Дрова в печи давно прогорели, а через вьюшку, которую накануне вечером забыли закрыть, остатки тепла покинули комнату, где наконец-то осуществились мечты молодой женщины и немолодого мужчины о рае для двоих.

С рождением Шурочки взаимное влечение Давида и Таисии еще больше увеличилось. Они не могли прожить друг без друга лишнего часа. Таисия торопила время на работе, Канцлер все реже бывал дома, а под конец и вовсе появлялся два-три раза в месяц, чтобы пополнить холодильник съестным, оплатить необходимые счета да проконтролировать школьные успехи младших сыновей. Его старшая дочь Лия закончила художественно-графический факультет университета и стала модным декоратором, неплохо зарабатывала, часто пропадала на целые недели, обретаясь в мастерской своего друга фотографа.

Средняя дочь Соня окончила музыкальное училище по классу флейты и подавала большие надежды. Её мечтой была победа на известном конкурсе молодых исполнителей в Праге, поэтому все свое время она работала с преподавателем, который надеялся, что его талантливая ученица принесет славу и ему.

Младшие сыновья Давида Лева и Арсений были далеки от творчества. Лева был погружен в математику, легко выигрывал все олимпиады и готовился к поступлению в Бауманское училище, Арсений видел себя великим изобретателем, а электронику почитал за религию.

Таланты детей Давид Михеевич себе не приписывал, но жалел, что в свое время самым подробным образом не расспросил свою единственную тетку о том, кто и кем были его родители. Не мог он поверить, что дети пошли в родственников жены, единственный талант которых был в умении приспосабливаться и угождать, чтобы не потерять завидных теплых местечек. Своих родителей Давид не помнил, а тетка, когда он начинал её расспрашивать, прикладывала изуродованный полиартритом палец к губам: «Тс-с-с! Придет время—расскажу, но не раньше». Пока дожидались подходящего времени, тетка померла. Так что Давид Михеевич с полным основанием мог предположить, что его родители, пострадавшие в годы репрессий, возможно, были людьми незаурядными, а свои гены передали не ему, единственному сыну, а внукам.

Его предположение стало находить подтверждение вскоре после того, как Шурочка, его внебрачная любимая дочка от Таисии, уже в полтора года демонстрировала удивительные способности. Так она одной линией, угольком из печки могла нарисовать котенка, выгибающего спинку, из старых разрозненных пуговиц, которые мать хранила в жестяной банке, выложить узор, который точно повторял узор на галстуке Давида. В два с половиной года отец принес дочери набор для вышивания. Таисия, конечно, засуетилась, можно ли доверить крохе иголку, ножницы, но Давид успокоил её и сам несколько вечеров подряд учил ребенка вышивать крестом и гладью. Это умение он приобрел еще в подростковом возрасте, помогая тетке вышивать салфетки на продажу.

Новое занятие так понравилось крохе, что она могла часами просидеть за пяльцами и только тихо смеялась, когда на материале неожиданно появлялся или цветок лютик, или мордочка мышки, или рисунок с замерзшего стекла.

Дед и бабка Пановы души не чаяли в Шурочке, наперегонки закармливали конфетами и зефиром, а та отвечала им взаимностью, веселила их незатейливыми песенками и стишками, которые заучивала в детском саду. Пановы были счастливы счастьем дочери и внучки, но иногда, по ночам, пугали друг друга возвращением Славки.