– Верунчик, буду последней падлой, как отойду от запоя в тот же день яму заровняю. Налей чего-нибудь, хотя бы слабенького, а?..

– Чего слабенького-то? – того, что из прямой кишки бежит, ко- гда понос прохватит? Так я этим не страдаю. Вот, сволочь, всё время дурит. Будешь тут долго гавкать – сюда вполз головой – вперёд вынесут ногами. Ладно, хрен с тобой, плесните там это- му обормоту и пусть шкандыляет прочь. Яму не заровняешь – и к порогу не подходи, прибью, что под руки попадётся.

Попрошайка, выпив залпом стакан вина, вышел. Как только за ним закрылась дверь, хозяйка крикнула:

– Ваня, ты там ближе к двери пойди её закрой на крючок, а то это паломничество до вечера не закончится. Курите уже здесь, хрен с вами, потом проветрим. Вот, пидоры!.. ползут один за другим, как на нюх чувствуют! Блевать уже от них хочется! Гон- доны использованные! И всякое говно к нашему порогу старает- ся прибиться, как те гонококки в грязную лоханку, но у нас-то вроде чисто кругом и чего их к нам тянет?! Как будто я им что-то должна. Поймать бы такого сучёнка в тёмном углу, намылить

бутылку ноль восемь и в дупло ему вогнать до половины. Всю, пожалуй, будет много – подохнет. Эти-то ханыги ещё полбеды, но если унюхает Ванька Каин, что у самой Темернички живёт – сейчас он до Машки хромой перебрался – то без мордобоя его

не выдворить! И кличку же ему, падле, дали: каяться он заду- мал! Двоих человек отправил на тот свет, а всего-то пятнадцать лет отсидел, как за одного убитого и по сей день, как бельмы

зальёт, так и орёт, – зарежу!

– Тётя Вера, – обратился Костя к хозяйке, – та кличка совсем другое понятие обозначает и к раскаянью не имеет ровным счё- том никакого отношения. Четыре века назад на Москве во вре- мена Смутного времени был такой душегуб и предводитель

банды убийц и грабителей, звали его Ванькой Каином. После его всё-таки поймали и казнили.

– Да?.. кто бы мог подумать, что и туда, гад ползучий, добрался, до самой Москвы! – сказала хозяйка в задумчивости, – а я всё думала, что каяться всё собирается за страшные в прошлом гре- хи.

В эту минуту кто-то постучал в окошко, но видны были только женские ноги в туфлях на высоких шпильках и рука продолжав- шая костяшками пальцев в кольцах и перстнях стучать в стекло.

– Пойдите, откройте, – крикнула тётя Вера, – подруга моя раз- любезная надумала заявиться: три дня нос не показывала – вот любите и жалуйте во всей своей девичьей красе позапрошлого века.

В комнату улыбаясь, вошла Тамара. Вскинув ладонь к верху жестом, напоминающим нацистское приветствие, громко чтобы слышали все, сказала:

– Привет, честной компании! Ой! скоко вас тут много собра- лось! Давно не собиралось столько, а старую подругу как всегда забыли пригласить. Шучу, шучу, а то и впрямь кое-кто обидеться может. Куда прикажите новой гостье присесть? А вот… уже не

надо, сама нашла. Довольно симпатичный паренёк, к тому же незнакомый, где это вы его у кого-то отняли?.. Молодой чело- век, – обращаясь к Косте, немного нагнувшись и сбоку загляды- вая Косте в лицо, спросила она, – не знаю вашего имени, но за- ведомо предупреждаю, что меня здесь всегда надо слушаться,

как воспитателя в детском садике, потому разрешите рядышком с вами присесть. Правда, я что-то лишней стулки не вижу. Мо-

жет, уместимся на одной… а?.. не возражаете? Мне много места не надо, я готова и на уголку посидеть, лишь бы рядом с вами. Не прогоните?..

Костя немного смутился, но машинально отодвинул свой зад, освобождая больше половины сиденья. Тамара поглядела лука- во на стул, не торопилась садиться, затем перевела взгляд на