– Хорошо, – согласился вербовщик. – Рекоменда¬ция людей, которые тебя к нам направили, стоит дорого¬го, надеюсь, ты оправдаешь их доверие. Как будем звать тебя?

– Называйте меня Китаец, – заявил Закир, вспом¬нив свое еще школьное прозвище.

– Почему Китаец? Но ты вовсе не похож на китайца.

– Поэтому я и придумал себе такое прозвище, – по-яснил новобранец.

Вербовщику было не до психологических изысканий, да и какая в конце концов разница, как будет называться этот очередной кандидат в покойники. Так в деле пакистан¬ского наемника в графе «имя» появилась запись: «Китаец».

***

Какими они все были подонками. Красные бригады, и черные, зеленые и прочих разных цветов, которыми они себя называли. Они уничтожали людей, не задумываясь, кто эти люди. Молоды они или стары, есть у них дети или сами только начинают жить. Уже вскоре Китаец вполне четко понимал, что для наемников, на чьей бы стороне они не воевали, кровь людская – что вода: они льют ее всюду, куда их посылают, зачастую испытывая при этом садистское наслаждение.

***

В повстанческом отряде, куда был зачислен легионер Китаец, иностранцев было достаточно. Двое из них, явно кадровые военные, не считаясь с конспирацией, между собой спокойно говорили по-русски, полагая, что этого языка никто в отряде знать не может. Китайцу на заня¬тиях с инструкторами приходилось тщательно скрывать свои навыки взрывного дела, проведения разведки на местности и другие специфические знания, которыми он, в свое время, овладел в школе агентов-нелегалов.

Как-то раз, сформировав небольшой отряд, их от-правили в далекий рейд. Когда стемнело и партизаны устроились на ночлег, родезийцы извлекли из рюкзаков по бутылке крепчайшего местного самогона. Вскоре, опьянев и накурившись гашиша, они провалились в глу-бокий сон. Второй из наемников, судя по диалекту он был из Ирана, обратился к Китайцу, явно рассчитывая на его солидарность своим мыслям:

– Тоже мне солдаты, – говорил он, кривя в презри-тельной ухмылке губы, – пушечное мясо. Их даже в плен не берут за полной ненадобностью, чтобы не кормить этот сброд. Просто убивают, и все.

– Но ведь и мы убиваем, – чтобы вывести собеседни¬ка на откровенный разговор, заметил Китаец.

– Мы – это совсем другое дело. Я, например, при¬ехал сюда потому, что не могу не воевать. Когда ты по-чувствуешь, какой это кайф – убивать, держать в своих руках чужую жизнь, тогда ты забудешь обо всем, ты ощу-тишь себя великим и близким к Всевышнему.

– Не смей упоминать имя Всевышнего, когда гово¬ришь об убийстве, – строго одернул его Китаец.

– Да ладно тебе, тоже мне, святоша выискался. Сам, небось, за длинным рублем прикатил. И правильно сделал. Я, например, считаю так. Нам платят за то, что мы воюем, потому что мы умеем это делать хорошо, лучше других. Так же как, допустим, платят умелому каменщику за то, что он строит дом. Хорошо построит – хорошо заплатят. Боль¬шой разницы я не вижу, мы тоже выполняем свою работу. И я не спрашиваю себя, справедлива эта борьба или нет. Мне наплевать, кто из них возьмет верх, чтобы овладеть местными алмазными копями. Я воюю, получаю от этого удовольствие и хорошую оплату. Чего же еще?

А когда через несколько часов началась перестрелка, Китаец пристрелил подонка, позволив себе первую и по-следнюю в Африке эмоциональную вспышку. После он корил себя. Не за то, что убил человека: этот робот, за-программированный только на убийство, и человеком-то не имел права называться. Но, убивая его, Китаец под-вергал риску себя, а следовательно, поставил под угрозу срыва полученное задание. И хотя он действовал, как ему казалось, крайне осторожно, подвести могла любая слу-чайность, от которой не может быть застрахован никто.