Заварила себе кофе в чашке, которую Люба мне подарила на последний день рождения. «Это я тебе купила подарок, но денег мне занял папа», – сказала она мне на ухо в тот день. «Кукушка моя, как же я люблю тебя, невинная моя крошка…» – говорила я вслух, крепко сжав кружку в руках. Доставая сахарницу с полки, я увидела банку Нутеллы, любимое лакомство дочки, что я разрешала ей есть только по выходным. Какая же я дурная! Из-за бессмысленных мною придуманных правил воспитания так часто лишала ребёнка маленьких удовольствий. Почему я была такой жесткой с ней? Бедный мой ребёнок. Вечно я её ограничивала в простых радостях жизни: «то нельзя, это нельзя» – твердила я изо дня в день, кричала на неё, наказывала, обижала за непослушание. Я не заслуживала иметь дочь, вот Бог и забрал её у меня… 40 дней назад… Растирая слёзы по лицу, взяла банку Нутеллы, чашку с кофе и пошла в комнату Любы… Здесь было самое подходящее место для поминок, в её розовом плюшевом мире, где ещё пахло ею, где были её вещи, фото, грамоты, тетрадки, игрушки, где я грезила, будто она жива, будто она со мной… Перебирая дочкины вещи, я вспоминала, как она любила танцевать. Я часто включала песню «Любочка» группы «Маша и Медведи» из 90-х, под которую она скакала на кровати, убеждённая, что поют про неё. Заглатывая столовыми ложками шоколадную пасту, я притащила ноутбук и врубила на полную громкость:

Я уливалась слезами и пела во всю глотку, будто пыталась докричаться до небес…

Песня закончилась, и моя энергия вместе с ней. Я находилась во власти своих эмоций, преимущественно ненормальных, не способная контролировать своё психическое состояние, не знала, что ожидать от себя через час. Открыв шкаф с детскими вещами, я взяла в руки новые джинсы дочки, которые она умоляла купить ей на Новый год, но даже надеть их ни разу не успела из-за моих дурацких взглядов на прагматичность. До чего же это глупо! Всю жизнь говорила другим «надо жить сегодня, никогда не знаешь, когда твой день последний». А сама? Берегу красивые платья для особого случая, одеваясь как серая мышь, и дочку свою маленькую учила носить одежду с умом, а не с удовольствием. Это всего лишь тряпки, не имеющие ценности: купил, надел, если порвал, то выбросил. Откуда во мне взялось это мерзкое чувство чрезмерной бережливости и экономии? Не вещи беречь надо, а своих любимых. Что мне делать теперь с её красивыми вещами? А со своими платьями, ожидающими выхода в свет? Моё будущее отныне беспросветно. Было счастье, что каждый день смотрело на меня своими голубыми глазами, а я, дура, ничего не понимала, мне казалось, например, что для полноценной радости не хватало путешествия на море, ради которого я работала на износ, забыв про себя и ребёнка, и в итоге все сбережённые деньги ушли на похороны. Я обещала ей рай, но не тот, где она очутилась.

Я достала из моего шкафа самое дорогое платье, которое купила себе на 29 лет, и надела его. Тогда в мой день рождения Олег не смог устоять от моей красоты и сделал предложение стать его женой. Люба, давно заметив его в гардеробе, столько раз просила меня его померить, восторгаясь, как оно красиво блестит, а я, как обычно, объясняла, что нет повода наряжаться. Я смотрела на своё отражение в зеркале – в вечернем голубом платье, с перепачканным шоколадной пастой лицом, с красными опухшими глазами, в которые лезли небрежно свисающие сосульки грязных поседевших волос, – и презирала себя всем нутром. Вдруг послышался звук открывающейся входной двери.