Теперь уж пора.

На всякий случай тихонько, не зажигая свечу, прошла к комнате Глафиры Никитичны. Луна чуть освещала помещичий дом и изнутри, щедро вливаясь своими голубоватыми лучами в окна. Всё тихо. Девка Марфушка спит на полу у двери на случай, коли понадобится хозяйке. Лучшего времени не будет.

Варя вышла в сад. Оглянулась на своё окно. Теперь там пусто. Усмехнулась. Вместо русалки идёт по садовой ночной дорожке она. И не суженого ищет, а бутыль воды и хлеб несёт несчастному.

– Стой, хтой-та? – послышался чуть дребезжащий голос Перепёлки.

– Это я, дед, не шуми.

– Варвара Сергеевна, никак?

– Да.

– Да что ж Вы в потёмках-то? Ай огонь какой зажечь?

– Не надо.

– А то и верно. Луна какая! Всё видать и без огня.

Варя подошла к пленнику. Руки-ноги закованы, голова опущена на грудь. Длинные прямые волосы скрывают лицо.

– Эй! Андрей! – позвала Варя.

Тот поднял голову, посмотрел на девушку равнодушно и вновь опустил.

– Ну чаво ты? Чаво ты? – засуетился дед. – Ну наказали, бывает. Сейчас водички попьёшь – полегчает.

Но Андрей больше не захотел смотреть на Варю.

Девушка растерялась.

– Дед, возьми. Дашь ему, – протянула она свои подношения старику.

– Дам. Идите, Варвара Сергеевна, не беспокойтесь. Дам. А вы идите, а то простудитесь, – повторял дед чуть суетливо.

Варя повернула назад к дому.

– Ну чаво ты? – с досадой обратился Перепёлка к Андрею. – Во, барышня пришли к нему, а он видите ли нос воротит.

– Вот именно, что «барышня». Не надо мне их барских подачек.

– Ишь ты какой! Не надо подачек! Вот за твою гордость, Андрюха, и попадает тебе без конца. А надо проще быть. Где промолчать, а где хозяйке лучше на глаза не попадаться. А ты всё с норовом, да с нахальством. И барышню напрасно обидел. Хорошая она.

– Может, сейчас и хорошая, а вот станет хозяйкой над нами, сама за плеть возьмётся, да по нашим спинам пройдётся с удовольствием.

– Ну ты тоже, под одну гребёнку всех не стриги. Разные люди есть и среди их, и среди нас, крестьян. А у ней, коли хочешь знать, жизнь тоже не сахар.

– Прям, не сахар.

– А вот испей водицы, да хлебушек пожуй, а я тебе расскажу.

– Я-то у её родителей много лет служил. Может, лет тридцать. Как теперь посчитать? Да, считай, что долго. Хорошие они люди были, хоть и баре. Не кривись! Хорошие! Правда, не шибко богатые. Я да Агаша у них служили. Та, что теперича в горничных у Глафиры Никитичны. Не-е, было еще немного людей, но тех продали после смерти хозяев в разные места. Теперь, можа, и не увидимся никогда. А хозяев тогда, Вариных родителей, получается, одного за другой горячка унесла. А Варвара Сергеевна училась как раз. В пансионе для благородных. Да… Шибко убивалась она. Сиротой осталась. А я вот что замечаю, коли родители добрые, так и дети хорошие получаются. А, коли дети непутёвые – смотри на родителей – тама непутёвость начинается.

– Неужто всегда?

– Не, не всегда. Но часто.

– Дай ещё попить.

– На, пей. Да и хлеб кусай. Силы тебе тоже терять не надо. Барыня, може, завтра отойдёт, отпустит.

– А зачем мне силы? На барыню работать?

– Не знаю. Но коли дадена сила, значит напрасно её расходовать не след.

Андрей помолчал. Дед Перепёлка немного погодя продолжил делиться воспоминаниями.

– Ну, значит, определили Варю, то бишь Варвару Сергеевну к нашей помещице. Та ей крёстная, кажись. Нас с Агашей тоже направили сюда. Да-а-а, вот когда поняли мы по чём фунт лиха. Я-то что? Я старый уже, у меня хошь завтра жизнь отбирай – пожил уже. Даж не пикну, пойду дале.

– Куда это ты дале пойдёшь, если у тебя жизнь отнимут?

– Небось Господь куда-нибудь направит.

– Ну-ну.