бежит ребенок лет шести.
На цыпочки на камне белом
приподымаясь на краю,
губами ловит неумело
тугую, круглую струю.
Она дугой взлетает звонко,
спеша в орешник молодой,
и пересохший рот ребенка
едва целуется с водой.
И у меня судьба такая,
и я к источнику бегу.
Мне счастье бьет в лицо, сверкая,
а я напиться не могу!
Зеркало
Все приняло в оправе круглой
нелицемерное стекло:
ресницы, слепленные вьюгой,
волос намокшее крыло,
прозрачное свеченье кожи,
лица изменчивый овал,
глаза счастливые… Все то же,
что только что
ты целовал.
И с жадностью неутолимой,
признательности не тая,
любуюсь я твоей любимой…
И странно мне,
что это… я.
«Дремлет стужа, сок из веток выжав…»
Дремлет стужа, сок из веток выжав,
в чащах спят, умаявшись, ветра.
Хочешь, завтра в лес пойдем на лыжах?
Хочешь, выйдем из дому с утра,
в час, когда еще нельзя вглядеться
в нерассветший дымчатый простор?..
Мы заглянем по дороге в детство,
на опушке разведем костер,
станем греться рядом, на снегу…
Ты не говори мне:
«Не могу».
Ты не вздумай намекать на старость –
слова нет такого в словаре…
Если вправду мало жить осталось,
надо выйти раньше…
На заре…
Счастье
К ночи грязь на дорогах звонка и тверда.
Небо – сине-зеленое, точно вода.
В небе плавает месяц, подобно блесне…
Я давно не писала стихов о весне.
Не писала стихов о тебе, о себе,
о такой удивительной нашей судьбе.
Люди в юные годы, в такие вот дни,
друг без друга не в силах остаться одни.
Им сердца в одиночестве
мучает грусть…
Оглянусь я на прошлое – и улыбнусь:
тишина в подмосковном ночном городке,
и совсем я одна, от тебя вдалеке,
только в сердце моем столько света сейчас,
столько сказанных, столько несказанных фраз,
столько радости прошлых и будущих лет,
что для грусти в нем попросту площади нет.
Слишком корни у счастья теперь глубоки,
чтоб апрельские гнули его ветерки!
Опоздали на дачный
Опоздали на дачный…
Ну что же такого?
Я до ночи с тобой
дожидаться готова.
Ты сидишь на скамейке,
унылый и злой.
От тебя не дождаться
улыбки былой.
Хоть бы вымолвил слово,
погладил бы руку…
До чего же ты скоро
к покою привык!
Разве ты позабыл,
что такое разлука?
Как он краток,
прощанья безжалостный миг?
Ну, попробуй, представь:
расстаемся с тобою.
Вместе быть нам отпущено
час или два.
На меня ты глядел бы
с какою любовью, для меня
ты нашел бы
какие слова!
Опоздали на дачный…
Ну что же такого?
Даже рада, пожалуй, я,
честное слово!
На пустынной платформе,
на жесткой скамье
этим вечером
столько припомнилось мне…
Заметенные шпалы,
окошки во льду…
Шел в Ташкент эшелон
в сорок первом году.
Шел туда,
где за вьюгой светал горизонт…
А другой эшелон
отправлялся на фронт.
Время грозных разлук…
Вот когда,
вот когда
расставанье хотелось продлить
на года.
Это с нами ведь было,
мой друг дорогой!
Я ж теперь не другая
и ты не другой.
Кинь скорее оттуда,
из прошлого,
взгляд, –
двое дачников
поезда ждать не хотят!
Ночь
Как душно и тесно в вагонном плену!
Но я духоты, тесноты не кляну…
Срываются версты,
качаются звезды,
играет, гуляет гармошка в Клину.
Кивает огнями далекий уют,
кузнечики в поле спросонья куют,
ночная прохлада,
чужая отрада.
Нам здесь оставаться пятнадцать минут.
Нам колокол дважды прикажет:
«Пора!»
И лязгнут сомкнувшиеся буфера,
очнется граненый стакан в подстаканнике,
со звоном отчаянным затрепыхав,
кусты врассыпную шарахнутся в панике,
с обрывками пара на тонких руках…
И свист рассечет их ударом ножа,
а ветер закружит и бросит в пространство,
и примутся стекла – пример постоянства –
в расшатанных рамах плясать, дребезжа.
Мой спутник молчит,
с головою укрыт,
наверное, спит,
а может, не спит,
а может, как я с духотой не в ладах,
томится, с бессонницей не совладав.
Какое мне дело!
Мне знать ни к чему…