– Всё равно. Мог бы и написать Кэсси. Если у человека серьёзные намерения, он найдёт способ напомнить о себе.

– Так это если серьёзные.

Они помолчали, звеня чашками, и я совсем уж собралась войти в кабинет, нарушив их чайный тет-а-тет, как дора Элис продолжила:

– И правда. Может и к лучшему. Какой из него жених для девочки? Вечно будет пропадать на своей службе. А если вспомнить про его прежнюю, так от той службы только и жди неприятностей. Пусть лучше сейчас Кэсси перестрадает, пока у них далеко не зашло.

Вначале я даже улыбнулась таким предположениям, но потом поняла, что хоть дора Элис и ошибалась в причинах моей печали, но по сути она права. Теперь, когда я связана с дором Шимонтом, на отношениях с графом можно поставить крест. Да и с Каролем нужно распрощаться. Я не могу бросать тень на его репутацию.

В конце рабочей недели пришло настоящее письмо от родителей. Они наконец выехали за пределы Харрании, находились в другой провинции и потому рискнули воспользоваться королевской почтой. Даже оплатили срочность доставки.

Читая письмо, я то смеялась, то плакала от облегчения и немного грусти. Каждый из близких написал своё. Папа о том, что в Харрании, кажется, всё закончилось. Уже у границы провинции их достигла весть, что наместник арестован и в Харран введены войска. Так что опасаться им нечего. Заговорщикам, даже если кто-то и скрылся от графа Вартиса, уже не до того, чтобы преследовать семейство Кридис. Им бы самим спастись. Но возвращаться они всё равно не рискнут.

Мама делилась забавными происшествиями из их путешествия. «Представляешь, Кэсси, на время пути я превратилась в Петру и помолодела на десять лет. Молодой человек, что ехал с нами подделал подорожную Петры, аккуратно подправив там только даты рождения её и Яна. Причём был так любезен, что написал не мой возраст, а поменьше. Сказал, что я вполне выгляжу на сорок, а не свои полвека».

Тина писала только про Павла – какой он чудесный, особенно когда волк. Она всегда мечтала о собаке, а родители после смерти последней уже не хотели никого заводить. Теперь Павел стал воплощением её мечты о четвероногом друге.

А вот заплакать меня заставили последние строчки, вновь написанные отцом: «Кэсси, мы не поедем в Баорию. Надеюсь, мы с тобой увидимся, но позже. Сейчас мы решили ехать в Ларорию. Том найдёт нам временное жильё. Мне, когда он поступал, предлагали работу в Военной академии. Тогда я отказался. Сейчас даже если то предложение уже не действительно, то мой бывший сослуживец в Академии на хорошем посту. Поможет устроиться. Я согласен на любую работу и там мне найти её будет легче».

Всё это звучало разумно. Так действительно лучше для нас всех. Но мне почему-то казалось, что они не хотят меня видеть из-за Шимонта. Что я стала какой-то грязной и родители не хотят, чтобы эта грязь перешла на Тину и Тома.

Вслед за письмом от родителей на следующий день пришла весть и от дора Шимонта. В вежливой, но категоричной форме он сообщал, что теперь, когда моя семья спасена, пришло время выполнить и свою часть сделки. Мне дают время до вечера для того, чтобы я приготовилась к переезду. Даже если бы я хотела оспорить этот приказ, то уже не смогла бы. Принесённая клятва заставляла подчиняться. Но я и не собиралась. Ведь я дала слово.

Собирать мне особо было нечего, и я это уже сделала. Оставалось последнее – попрощаться с Каролем. Исчезнуть, не прощаясь, или сделать это в короткой записке, мне показалось нечестным. Друг заслуживал объяснения глаза в глаза. И я написала записку с просьбой о встрече.

Приехал он за час до моего отъезда к дору Шимонту. Хотел отвезти меня в кафе, но я отказалась. Пригласила его к себе. Какой мне теперь смысл беречь репутацию? Но Кароль свою берёг и, прежде чем войти ко мне, отправился к соседям. Я рассказывала ему о них.      Вернулся с дорой Агнешкой, усадил её в гостиной, а мы прошли на кухню, где сквозь открытую дверь она прекрасно могла нас видеть. Но не слышать. Кароль привычно повесил Завесу безмолвия и спросил: