Долго сидела и тупо пялилась в зеркальную поверхность, пока ко мне не заглянула мама. Она увидела, в каком я состоянии, тут же отобрала зеркало и прижала меня к груди.

—Ты красавица. Моя красавица. Никого не слушай, чтобы тебе не говорили. Ты для меня будешь любимым ребёнком. — И мы тогда долго сидели с ней в обнимку.

Она вытирала свои слёзы и крепко прижимала меня к себе, а я переваривала информацию. Мало того, моя походка вызывает насмешки, и вдобавок ношу ещё корсет, потому что позвоночник или его мышцы, кто их там разберет, плохо держит осанку. Так ко всему этому я страшная, как три подвала.

«Да, да. Я буду как в сказке о гадком утёнке. В один момент превращусь когда-нибудь в прекрасного лебедя. Только это будет в следующей жизни. Не пойму только, за что мне такая жизнь?»

И началась моя жизнь на выживание. Дети во всех мирах дети. Они выплескивают все, что говорят их родители. Мне приходилось убегать от их злобных нападок.

Мне оставалось только прятаться и крепко сжимать зубы от слёз, но так, чтобы эта женщина не видела моего состояния. Я понимала, как ей тяжело от мысли, что она виновата в моем уродстве, и не хотела лишний раз напоминать ей об этом.

Однажды из такого «убежища» увидела, как воин выполняет упражнение палочного боя. Он делал замахи, развороты, крутил в руках. Его упражнения натолкнуло на мысль:« У меня же трость, а если ей можно воспользоваться как палкой….»

—Научи меня, — твердо проговорила я, когда подошла к нему.

—Мала еще. Тебе ли ей махать, — рассмеялся он.

—Сама решу, махать или нет. Научи меня азам, чтобы защищаться, — упиралась я.

Мужчина удивленно посмотрел на увечное тело, подумал и согласился. Он понял по моему лицу о тяжелой жизни. Все время, пока он жил у нас — учил: как нападать, как выбрасывать палку, которая называлась тор, где необходимо применить силу, а где точный удар.

За месяц, по крайней мере, азам научилась, а потом продолжила самостоятельно тренироваться и развивать свои навыки. Хромоножки сложно выполнять упражнения, тем более ко всему корсет не давал свободу телу.

Мне деваться было некуда, и я не сдавалась и даже удивлялась, что с таким изъяном мне удаются упражнения — пусть с трудом, но удаются.

Но жизнь здесь учила быть жесткой, недоверчивой и готовой к неприятностям.

И через год удирали самые жестокие задиры, а я стояла и с победным взглядом смотрела им в след. Ещё несколько раз забияки предприняли попытку обидеть меня и доказать свое превосходство, но не получилось.

Трость в моих руках давала понять, что шутки закончились. Вот тогда и прозвучала кличка Горгулья, которая ударила больнее, чем физические раны.

Тогда и поняла, что душевные тяжелее лечатся, когда вздрагивала от этого имени. Дети видели моё состояние, и уже постоянные злорадные насмешки полетели в мою сторону. Тогда - то и решила всю мягкотелость спрятать внутри.

Я только зловеще улыбалась своей «фирменной улыбкой», и мои глаза темнели. Вот тогда-то они и замолкали на полуслове, потому что боялись проклятия. Только их суеверие мне было на руку.

Люди считали Горгулий порождением темных сил, а мне вспоминался фильм, где Горгульями были Ангелы в их образе и охраняли людей от демонов.

Только им об этом необязательно знать. Меня устраивало, что моё прозвище произносили тихо и шепотом, и многие старались, чтобы их слова не доходили до моих ушей. Мне приходилось сохранять мифологический образ, которым наградили меня суеверные и малообразованные люди.

Мне было известно, что каждый человек обязательно получал начальное образование, но в основном домашнее. Кто-то грамотный из родственников обучал счету и письму. Школ в нашем городке не было.