Но тут мои философские размышления прервали, так как ещё одна метла, ударив снизу вверх, расцепила наши мётла и разделила нас, заставив замереть.

– Хватит, – хмуро заявил Гаврила, сверкнув очками, – достаточно.

Я, признаться, и забыл про него, но племянник мадам Горшковой продолжал оставаться неподалёку и вот теперь решил вмешаться. Что ж, уважаю решительных людей.

С Ивановым и правда всё слегка затянулось, а дома меня ждало филе ягнёнка, поэтому, закинув метлу за спину, я чуть кивнул Гавриле и заметил:

– Спасибо, уж и не знаю, что нашло на него.

– Ты его спровоцировал, – угрюмо ответил очкарик, после чего, взял Иванова за плечо и повёл в противоположном от меня направлении, что-то негромко втолковывая тому на ухо.

– Я его спровоцировал? – дёрнув бровью, пробормотал я, глядя им вслед, – разве я сказал хоть слово неправды?

– Сынок, – ко мне подошла маман и неодобрительно покачала головой, – а если бы он тебя зацепил? Ты видел, какая грязная у него метла? Твоя белоснежная рубашка была бы бесповоротно испорчена, я уж не говорю о том, что было бы если бы он её порвал.

– Чтобы порвать на мне рубашку, – ответил я, – ему надо стать кем-то большим, чем просто Такаюки-куном, мам.

– Ладно, Дрейк, пойдём, дома нас уже заждались.

– Кстати, – вспомнил я, ещё одну деталь, – А Анюра тоже же здесь должна закупаться?

Но мать, услышав имя моей невесты, оказавшейся к тому же двоюродной сестрой, только насупилась и буркнула:

– Не знаю, где уж она должна, это мне совершенно не интересно. И вообще, отец тебе уже всё сказал. Не заставляй его злиться сильнее.

Я нахмурился, но ничего отвечать не стал. Неожиданно вскрывшееся родство между нашими отцами, и внезапно пробудившийся дар, от которого я чуть не отдал концы прямо там, не способствовали установлению дружественных отношений между нашими семьями. Папаши друг друга искренне ненавидели с детства, и застарелые обиды тут же вырвались на свободу и до драки, прямо там, в парке, не дошло совсем чуть-чуть. Вовремя появившийся патруль полиции, мигом распознавший в нас магов и схватившийся за пистолеты, остудил излишне горячие головы, но с тех пор мы с Анюрой больше не виделись.

Правда и об разрыве помолвки, так широко мною распиаренной родоки не заикались, из каких-то своих соображений. Тем более, что сделать это мог только я, а я пока выжидал и оценивал ища наиболее выгодные для себя варианты.

С моим болдарством возникло сразу столько новых не учтённых в моих расчётах факторов, что скоропалительные решения могли потом больно аукнуться. К тому же у нас был договор, а договора я привык соблюдать. Впрочем, при желании, я мог сослаться на форс-мажорные обстоятельства, и легко разорвать его в тот же миг. Но будет ли мне от этого выгода? Пока я не знал точно, и поэтому не торопился.

В день отправления, вертолёт уже ждал меня на лужайке за домом. Лёгкий, блестящий, словно игрушечный, он стоял на двух выступающих по бокам опорах. Лопасти винта медленно, словно с ленцой вращались в воздухе, а пилот в сферическом шлеме с зеркальным забралом, что-то бубнил в микрофон.

– Прощай, сынок! – не сдержала слёз мать, а отец ободряюще поднял кулак вверх. Обе близняшки, чинно стоящие подле них, дружно замахали платочками:

– Братик прощай!

И даже наш шеф-повар Вениамин Макароныч, не удержался от прощального жеста – всучил мне завёрнутого в фольгу запечёного поросёнка.

– Перекусишь по дороге, – шмыгнул он носом, и белый колпак на его голове мелко затрясся от прорвавшихся наружу рыданий.

– Ну успокойся, – ободряюще похлопал я его по плечу, – я буду навещать, обязательно.