Я едва успеваю преодолеть пару шагов, как один из петухов в черном галантно предлагает ей руку, и вот они вместе направляются в сторону балконной террасы, оставив второго с двумя бокалами в руке и расстроенным клювом.

Ярость ударяет по вискам красным молотом: какого черта она уединяется с незнакомцем? И это чувство, погребенное под пыльным слоем прожитых дней, возвращается вновь. Ревность. Жгучая, мучительная, раскатывающая внутренности в лепешку. Перед глазами зреет ненавистная картина, как придурок опускает руку ей на поясницу и касается своими липкими пальцами ее родинок.

Ноги сами выносят меня на балкон, где я застаю не менее неприятную зарисовку: Тони сидит в широком кресле, а петух устроился в ее ногах, жадно ловя каждое падающее из ее рта слово.

С грохотом двери две пары глаз мгновенно устремляются на меня. Во взгляде Тони мелькает смятение, которое через секунду сменяется холодностью. Во взгляде петуха я не замечаю ничего, просто потому что на него не смотрю.

– Выйди, парень, – фокусируюсь взглядом на Тони. Мне не приходится долго размышлять над формулировкой, я просто озвучиваю свое желание.

Петух поднимается, поправляя перья смокинга, и с вызовом смотрит на меня.

– С какой стати? И вы кто такой?

– Я Финн Кейдж, если тебе это о чем-то говорит. Вижу, что говорит. А теперь просто уйди отсюда. Мне нужно побеседовать с девушкой.

Я прекрасно осознаю, что веду себя как законченный мудак, но сейчас мы с ним на ринге по имени Тони, и единственный способ выйти победителем – это изувечить соперника до неузнаваемости. Так чтобы носу больше не смел показать от стыда.

– Мы разговариваем… – хорохорится курообразный.

– Я разобью тебе рожу так, что в зал ты сможешь выйти только после того, как все уйдут. Последний раз предлагаю: съебись отсюда.

По глазам петуха вижу, что он заключает сделку с гордостью, после чего бормочет что-то вроде: «Кто-то должен быть умнее» – и стремительно ретируется. Слабак. Побоялся схлопотать в нос. Лишнее доказательство, что он недостоин ее внимания.

Как только дверь за ним закрывается, отрезая тянущийся шлейф позора, Тони поднимается с кресла.

– Какого черта происходит? – зло щурит глаза, обхватив себя руками. – Тебе, как всегда, стало скучно, и ты решил поразвлечься?

– Сомнительное развлечение наблюдать, как трусливый лузер лапает твои колени, – усмехаюсь, идя ей навстречу.

С каждым моим шагом Тони вжимается в балконную перегородку, словно пытается слиться с ней в одно целое, и я замечаю, как ее шея нервно дергается.

– Так возвращайся в зал.

Я не могу вернуться в зал. Не тогда, когда ее нежный лавандовый аромат проникает в ноздри и когда я вижу, как пульсирует голубая вена на ее виске. И как ее грудь, прикрытая тонкой тканью, быстро поднимается и отпускается, когда я завожу руку ей за спину.

– Что ты делаешь?

– Считаю родинки, – говорю, прежде чем провести ладонью по ее позвоночнику.

На ощупь она такая же, как четыре года назад: теплый бархат, будоражащий сердце и кровь. Я бы хотел сказать, что возбудился, но правда в том, что у меня стоит с минуты, как я увидел ее в зале. Надавливаю рукой на ее талию и толкаю к себе, так что округлая грудь утыкается в лацканы моего пиджака. Этого достаточно, чтобы у меня перехватило дыхание, а остальное доигрывает память: ее соски между моими пальцами и ее возбужденные стоны в воздухе.

Молния брюк врезается в член, причиняя мне боль. Я завороженно пялюсь на ее губы напротив моего лица, мечтая о влажности ее языка на каждой части своего тела. Тони дрожит в моих руках, когда я наклоняюсь, чтобы преодолеть последние дюймы, отделяющие меня от погружения в нирвану, и в этот же момент ее ладони упираются мне в плечи и отталкивают от себя, так что от неожиданности я едва не валюсь на пол.