Море с террасы кажется так близко, – только руку протяни. Сделав глубокий вдох, взяв с ним не только кислорода, но и смелости, в равных частях с честностью ответила:

– Мне кажется, что я заживо похороню себя в этом браке. Только-только я выросла и стала нравится себе. Я как будто никогда не была такой красивой, как сейчас, и уже не стану. Мне хочется … не любви, нет, но … не знаю, как сказать, мне хочется узнать, каково это, быть с мужчиной, совсем …

– А не совсем? Ты знаешь, что это? – Абсолютно серьёзно и без доли упрёка спросила ба. В ответ я лишь кивнула, не в силах ничего выдавить из сухого горла. – Ташенька, возможно, тебе кажутся глупостями наши семейные традиции, но ты должна их неукоснительно соблюдать. Поверь, это очень важно! Особенно, всё, что касается твоей дефлорации. Сотни лет женщины нашей семьи свою первую брачную ночь проводили в замке. Поверь, на это есть очень веские причины. Даже, если это случится не с мужем, не так страшно, но хлопот мы с тобой всё равно не оберёмся.

– А папа? – Сама не знаю, зачем спросила.

– Едва ли последствия коснутся его.

– Бабушка, но почему ты просто не можешь мне обо всём рассказать?

– И на это есть причины, солнышко. Поверь, если бы я могла, то не только бы рассказала, но и закрыла бы собой от всех напастей. – Погладила меня по волосам, как в детстве, целуя в макушку. Голос подрагивает. – Я почти прожила свою жизнь, прожить твою не могу, но очень постараюсь помочь во всём.

 Если и было в этом дне что-то хорошее, то это утро. Время, проведённое в лаборатории, снова не дало весомых результатов. Вечер же, начавшийся с вестника от отца, в котором папа сообщил о приезде Дортконда, добил меня окончательно.

Глава 9.

 Чинно ковыряя вилкой, я исподтишка разглядывала графа, сидящего напротив.

 Я всегда была очень влюбчивой. И очень разлюбчивой. Розовое облако часто накрывало меня в первые минуты знакомства. Примерно так же быстро оно и растворялось. Например, стоило собеседнику открыть рот. Бывало, возвышенное чувство длилось и подольше, пока на горизонте не появлялся кто-то посимпатичнее или поязыкастее. Никогда ещё, моя эта слабость, не доставляла мне беспокойства. Максимум, до чего доходило, – кадра в голове, я с объектом нежных чувств, у алтаря.

 Лет до … до недавнего времени именно так и выглядели мои мечты и влюблённости. С пол года назад изображения приобрели неожиданно-откровенный окрас. Если покорректнее, – моменты свадьбы опускались, сразу переходя к первой брачной ночи.

 По иронии судьбы, впервые влюбилась я именно в Дортконда. Тогдашней мне, восьмилетний девочке, он, друг отца, сорока одного года от роду, показался эталоном мужественности и красоты. И пусть я быстро забыла о первой привязанности, но не исключаю, что девять лет назад так оно и было. Возможно. Кто его сейчас разберёт.

 Сейчас же передо мной сидит старик. Его круглое лицо по-старчески провисает, что выглядит особенно мерзко в невольном сравнении с сидящим рядом Эукой. Маркиз вот красив. Даже презрительный взгляд его не портит, а рот, уголок которого вечно приподнят, хочется потрогать рукой. Высокий, идеально гладкий лоб прорезается складками лишь в задумчивости, не от возраста.

 И не рядится, как франт. Только в поезде я видела его не по форме, жених же, предпочитает светский костюм.

 По всем статьям минус.

 Никто меня не трогает. Ужин протекает светски-благородно. Папа увлечён разговором со старым другом, искренне радуясь встрече, Дортконд с не меньшим упоением отвечает отцу своими тонкими губами.

 Не представляю, как можно целовать такие губы … Его кожа лоснится от жары, заставляя меня постоянно вытирать руки о салфетку …