— Ешь, папочка, — дочь ласково погладила Михаила по плечу, и он покорно начал есть, почти не ощущая вкуса.

Раньше Михаил, несмотря на все трудности и неприятности, ни разу не ощущал себя по уши в дерьме, но последний год это чувство преследовало его с завидной постоянностью…

7. 6

Около десяти часов вечера Маша начала зевать, и Михаил отправил её в ванную — умываться и ложиться спать. Сам он всё пытался доесть десерт — какой-то ягодный пудинг — и, воспользовавшись предлогом «проводить дочь до детской», сбежал с кухни, пока Таня смотрела телевизор — там показывали очередной сериал про любовь Золушки и Принца, то есть олигарха и простой девушки.

Михаил дошёл до комнаты дочери — квартира у них была двухэтажная, и все спальни, кроме его собственной, были на втором этаже — и серьёзно произнёс, когда они с Машей остановились возле двери и дочка на мгновение закрыла рот, перестав щебетать про свои школьные дела:

— Машунь, поговорить нужно.

Она тут же нахмурилась и напряглась, наклонила голову, глядя на Михаила, словно побитая собачка, и у него сразу сжалось сердце. Бедный, бедный его ребёнок…

— Ты же помнишь, что тебе сказал эндокринолог? И какую она диету прописала? Жареная картошка в неё не вписывается, Машунь, — продолжил Михаил, стараясь, чтобы голос не звучал слишком уж строго. — Пожалуйста, постарайся больше так не делать. Не ешь то, что нельзя.

— Но её же мама жарила… — протянула дочь, шмыгнув носом. — Как так — она жарила, а я есть не буду?

— Мама сама ведь её не ела, разве ты не заметила?

— У мамы фигура, — возразила Маша и вдруг добавила такое, отчего Михаил в буквальном смысле остолбенел: — Ей надо тебя обольщать, а мне фигура зачем?

Несколько мгновений он стоял, пытаясь осознать услышанное, а после, погасив вспыхнувшее раздражение, как можно спокойнее сказал:

— Фигура нужна всем, Маш. И маме, и Юре, и мне, и тебе. Поэтому давай без картошки, хорошо? И не только. Постарайся вообще не есть то, о чём говорила Галина Ивановна на приёме. Иначе потом будет хуже, ты же знаешь.

Маша тяжело вздохнула, но кивнула. Правда, Михаил понимал, что она вряд ли послушается, и вовсе не потому что упрямая или не хочет похудеть — едой ребёнок снимал постоянный стресс. Кроме того, еда заменяла Маше любовь, которую она недополучала от родителей. Нет, по отдельности и Михаил, и Таня любили её, но любить вместе не получалось. И у Маши, несмотря на то что она вроде бы жила в полной семье — по крайней мере по документам, — на деле её не было.

Из-за этого девочка и ела всё подряд. Периодически, получив очередное увещевание от Михаила, останавливалась, но потом опять…

— Ладно, пап, — сказала Маша грустно и смиренно. — Я пойду спать, да?

— Иди, — он поцеловал дочку в щёку, подождал, пока она скроется в своей комнате, и быстро пошёл обратно на кухню.

Таня по-прежнему сидела за столом и смотрела телевизор. Перед ней на пустом столе — все тарелки уже мылись в посудомойке — стояла только чашка кофе. Таня всегда пила кофе не с утра, а на ночь. Некрепкий кофе со сливками и ореховым сиропом вместо сахара. У Михаила запах орехового сиропа давно и накрепко ассоциировался с женой, и поэтому он его терпеть не мог.

— Тань, объясни мне, — сказал Михаил негромко, садясь напротив супруги. Она оторвалась от созерцания сериала и посмотрела на мужа с недоумением. — Какого х** я слышу из уст дочери фразу: «Маме надо тебя обольщать, а мне фигура зачем?»

Лицо Тани испуганно вытянулось, и она выдохнула:

— Ой, Мишенька…

— Да не называй ты меня так, — отрезал Михаил так же тихо, опасаясь, что Маша может подслушивать — подобное уже бывало. — И прошу тебя, разговаривай со своими подружками не по громкой связи. Ну не первый раз уже эта хрень! Я ещё не успел отойти от её вопроса, что такое «куни», а тут это.