Конечно, большую часть времени он проводил со своими друзьями. Но и для маленькой Миры у него всегда находилось время. Степик качал ее на качелях, помогал ей убираться в бабушкином домике, ходил вместе с ней за ягодами, учил мастерить рогатки и свистеть не хуже заправского разбойника. Именно он научил ее играть в карты и показал некоторые шулерские штучки. Они оба были единственными детьми у родителей, может быть, поэтому и стали так близки.

Степик Рудинский, по мнению сестренки, представлял из себя беспечного донжуана и хамоватого себялюбца. Но у него была такая открытая улыбка, а в прищуре карих глаз – столько обаяния, что устоять перед ним было просто невозможно. Всегда неброско, но дорого и со вкусом одетый, стильно подстриженный, с маникюром на тонких пальцах, он, вместе с тем, запросто приспосабливался к деревенской жизни. Мог рубить дрова, таскать воду из колодца, топить грубку.

Когда с борщом покончили, баба Нина заварила чай, который пили с конфетами.

Потом Степик ушел. Мирослава с бабушкой остались вдвоем.

Мира любила такие вот долгие зимние неспешные вечера в маленьком домике бабы Нины. Присутствовало во всем этом некое особое, ни с чем не сравнимое очарование. За бревенчатыми стенами ветки потрескивали от мороза, а в комнате было тепло и уютно. Баба Нина брала в руки крючок и клубки ниток, и постепенно, потихоньку из ее рук выходили яркие круглые половики, которыми были устланы полы в доме.

Старушка неспешно вязала, прищурив подслеповатые глаза, и вспоминала прошлое, прожитое, когда-то важное, делясь с внучкой воспоминаниями…

А та забиралась на высокую кровать с железными спинками, подбирала под себя ноги и зачарованно слушала…

Потом девушка постелила себе постель на старой узкой жесткой кровати за грубкой, отгороженной от комнаты ситцевой цветастой занавеской, и, переодевшись в штанишки и футболку, с книжкой легла.

На каникулы задали много читать, и Мирослава захватила с собой «Мастера и Маргариту».

Бабушка еще выходила на улицу, чтобы позвать в дом кота, посматривала на часы, беспокоясь за Степика, долго вглядывалась в темноту за окном, когда по дороге проезжала машина…

Мира немного почитала и позволила бабе Нине погасить свет.

Но спать совершенно не хотелось. Она лежала на боку и сквозь тонкий ситец занавески вглядывалась в светлое пятно окна и слышала, что и бабушка тоже не спит, думает, наверное, о чем-то и тяжело вздыхает. А маленький домик постепенно наполнялся ночными звуками и шорохами, существенно отличающимися от тех, которые девушка привыкла слышать у себя дома.

Вот мышь заскреблась под полом…

Вот треснули обои на стене…

Вот кот зашевелился на печке…

Вот скрипнул снег за стеной…

И сверчок, который всегда жил за печкой, проснулся и подал голос…

Все эти звуки были так непривычны, но знакомы с детства и неотъемлемы от этого места, как и все остальное.

И Мира вслушивалась в эти звуки, и они казались ей колыбельной…

Она вообще-то собиралась дождаться Степика, но побороть сон, наплывающий из темноты, не смогла. Веки отяжелели, глаза закрылись…

Мира уже задремала, когда что-то ее толкнуло, словно изнутри, и она открыла глаза.

Сердце испуганно колотилось в груди, дрожь пробегала по спине, а она даже не сразу смогла вспомнить, что же разбудило ее.

Шаги. Она услышала шаги. Прямо за стеной домика кто-то ходил.

Раз-два, раз-два, раз-два… – скрипел снег под ногами.

Мирослава приподнялась на подушке и отодвинула занавеску. Она хотела разбудить бабушку, но, оказалось, старушка не спала. Согнувшись, она стояла у окна, пытаясь в нем что-то рассмотреть.

– Бабуль, – шепотом окликнула ее девушка. Почему-то стало жутко. – Ты чего?