– Патрик. – произнес Дэвид, пожимая ему рук.

– Спасибо Дэв. – ответил мужчина и повернулся ко мне. Он изменился с нашей последней встречи. Когда-то черные волосы покрыла седина. Его яркие черты лица со временем стерлись и стали менее выразительными, приобретя некую непосредственность во внешности. Но былая красота все еще присутствовала в нем, не зря мама когда-то потеряла от него голову. Он посмотрел на меня немного припухшими от слез глазами. Когда-то я едва доставала ему до пояса. Сейчас же мы были практически одного роста.

– Моя дорогая София. – отец расправил руки для объятий. Я сдержанно прильнула к нему. И в один миг я поняла, как же мне не хватало его все эти годы. «Папа, папочка…» повторяла я про себя, но не могла себе позволить произнести это вслух. Я прижалась к его груди и по щекам полились тихие безмолвные слезы. Папа крепче обнял меня, и меня словно отбросило на семнадцать лет назад. Мне снова девять. Я упала и ушибла колено. Папа успокаивал меня, заключив в свои объятия. Именно тогда мы обнимались с ним в последний раз.

Наше воссоединение прервал раздавшийся цокот каблуков, эхом разносившийся от мраморного пола по всему залу. Вдобавок к этим звукам присоединились всхлипы и подвывания. Все снова обернулись ко входу, и я в том числе. К нам отчетливым шагом направлялась невысокая женщина на огромных каблуках, прибавлявших ей сантиметров двадцать к росту. Бедра женщины обтягивала юбка-карандаш, которыми она виляла из стороны в сторону. Сверху был жакет аля Коко Шанель. Голову же покрывал черный шелковый платок, из-под которого выбивались пряди блондинистых волос. Женщина подошла к нам,и, не снимая черных очков и перчаток, артистично бросилась в руки моему отцу.

– О, Патрик. Наша бедная-бедная Анна.– с надрывом произнесла она. Говорила она по-английски, но с какими-то французскими нотками.

Я сделала шаг в сторону, дабы меня не снес этот танк наигранной скорби и печали.

Все вокруг закивали. Женщины тут же поднесли свои гипюровые белоснежные платки к уголкам глаз, промачивая их. Неужели их так растрогал этот спектакль. И что это вообще за актриса? Я снова повернулась к отцу. Он обнимал эту женщину, еле сдерживая подступившие к глазам слезы. Увидев мой недоумевающий взгляд, он тут же отстранился от женщины, разворачивая ее ко мне.

– Патрисия, дорогая, познакомься, это моя дочь София.

Я сразу вспомнила лицо мамы, изображавшее «эту недофранцуженку», как она всегда называла ее. «Здгхаствуйте, пожялуйста…Сет хоме теперь мой мюююж.».

Она посмотрела на меня, немного отодвинув очки с глаз. И снова натянув их обратно, протянула мне правую руку, обтянутую черной перчаткой из крокодильей кожи. На указательном пальце, прямо поверх бедного крокодила, который доживает свой век в виде перчаток, красовался золотой перстень с огромным камнем, который, если случайно отразит солнечный свет, может не хило ослепить.

– София, наконец-то мы встретились, дорогая, я так рада с тобой познакомиться. – все с тем же акцентом произнесла Патрисия, целуя воздух в районе моих щек.

– А я-то как рада. Мама мне столько о вас рассказывала. – радостно сообщила я ей, целуя воздух, подражая ей.

– Надеюсь только хорошее?

– Конечно. – особенно о вашем французском акценте, который действительно придает вам «Шагггм». –передразнила я ее.

Улыбочка на ее лице тут же поползла вниз. Она отдернула руку.

– Благодарю, дорогая. Но не будем забывать, по какому печальному поводу мы все здесь собрались. – она снова всхлипнула, смахивая с щеки слезу, появившуюся, как по заказу. В это время появился священник, и мы поспешили на свои места. Я села между отцом и Дэвидом. Патрисия вцепилась в Патрика, не давая ему возможности поговорить или даже повернуться в мою сторону. Дэвид наклонился к моему уху и шепнул.