Он наклонился и несмело поцеловал её в губы, потом еще, и еще раз. Это был необыкновенный – сильный и нежный поцелуй, такой глубокий и чувственный. Голова закружилась. Юлия чуть не потеряла сознание. Ее никто и никогда не целовал. Он был первым. И этот поцелуй был первым в её жизни.

– Я чуть с ума не сошел за этот месяц! – Андрей обнял её, поднял на руки, – почему я не добился, чтобы ты приняла меня раньше…у нас теперь так мало времени, так безнадежно мало…я завтра уезжаю, но всего на пару недель. Я приеду, и уж тогда нас больше уже ничто не сможет разлучить. Я сразу же, немедленно женюсь на тебе.

– Подождите, сударь, – Юлия спрыгнула с его рук и, вытерев остатки слез, упершись руками в его плечи, сделала сердитую мину, – Вы кажется, меня забыли спросить.

– Юленька.

– Я тоже тебя люблю. Всем сердцем.

Она обняла его и прижалась к нему с усталой и счастливой улыбкой на лице. Андрей вновь поднял её на руки и поцеловал. Какими сладкими, какими горячими были его поцелуи. Он обнимал её своими крепкими руками. Она любовалась его красивым, благородным профилем, его осанкой, светлой улыбкой, она боготворила его манеры. Он был лучшим, самым лучшим.

На лестнице послышался топот бегущих лакеев и встревоженный голос маменьки.

– Тебе нужно уходить…Я люблю тебя, Андрей!

***

– …люблю тебя, Андрей!

– Бредит во сне. – Микитична снова положила Юлии на лоб смоченную холодной водой тряпицу. Колька стоял в проёме дверного косяка и во все глаза смотрел на свою хозяйку:

– Так, ить помрет, Микитична!

– Ой сынок, страшно мне говорить, я тут повитуху нашу приводила, бабку, она и порчу снимает и сглаз, и дитя поправляет, так она её посмотрела, пока та спит.

– И чего?

– Сделано ей, – на смерть сделано. Не разродится она сама! Либо резать, – а доктор говорит, что тогда она уже никогда родить не сможет, либо помрет она в страшных муках. Тут бабка нужна. Сильная бабка.

– Так, где ж её взять.

Есть тут у нас – на Семеновской живет, она страшная колдунья. Она и сама на смерть делает, но за деньги все, что хочешь, снимет.

– Так я побегу!

– Она деньги вперед берет

– Так батюшка её мне на расходы дал аж двенадцать рублёв. Авось хватит.

– Ты беги, сынок беги, авось и поможем горемычной. Беги, вон, светает уж.

Колька опрометью бросился вон из палаты. Микитична уселась в кресло качалку и, спустя несколько минут, заснула.

Лучи утреннего солнца осветили помещение. Юлия проснулась от укола иглы. Лука Лукич погладил Юлию по ладони.

– Не бойтесь. Это шприц, с помощью иглы я ввожу вам раствор. Это сейчас самое новое средство лечения. Я приобрел его в Париже. Должно помочь. У нас только сутки, милая, если не сможете родить, мне придется вас оперировать.

– Прооперируйте сейчас, спасите моего ребенка, умоляю.

– Боюсь это сейчас не главное. Сейчас мы вынуждены спасать вас, а если я прооперирую, вы никогда больше не сможете иметь детей.

– Мне все равно, доктор, спасите моего ребенка! Пусть я умру, только бы он жил!

Боль начала возвращаться. Юлия вновь кричала во весь голос. Схватки шли каждую минуту. Доктор вышел из палаты. Деменев ждал его в коридоре. Он был чернее тучи.

– Какие сейчас проблемы, доктор, я заплачу сколько скажете, сделайте же что-нибудь, наконец!

– Признаться, я первый раз вижу такое – третьи сутки в родах и нет никаких результатов. Схватки идут достаточно сильные, при такой интенсивности она должна была разродиться в течение сорока минут, а она бедняжка уже так долго такие муки терпит. Поверьте, это нечеловеческая боль.

– Так что ж делать! Дайте ей обезболивающее!

– Я не могу давать чаще одного раза в сутки. Сегодня будет последний раз. Иначе она привыкнет и не сможет без них жить.